Tumgik
#царевны
lexie-squirrel · 2 years
Photo
Tumblr media
3 notes · View notes
vasfasan · 9 months
Text
The Brothers Jones (eng ver)
this cartoon is the source of all of my slavic childhood trauma istfg
12 notes · View notes
roma150502 · 1 year
Text
Tumblr media
Варя в стране чудес
7 notes · View notes
mintraspberryst · 11 months
Text
Tumblr media
song: песня царевны забавы (from soyuzmultfilm's animated music film "летучий корабль", 1979)
26 notes · View notes
utoshi-san · 10 months
Text
Tumblr media Tumblr media Tumblr media Tumblr media Tumblr media
За дополнительную плату можно послушать историю Кота Баюна о морских сестрах, между прочим покажут её в кат-сценах, нарисованных в стиле народных сказок. А ещё добудем необходимую информацию о мече Кладенце и узнаем, что он только Кощею подчиняется. Поэтому Марья сама отправится за ним, чтобы его пленить, а потом с пленником возвратиться в царство морское, чему будет очень недовольна её младшая сестра Варвара (к слову у моей гг с ней напряженные отношения).
Tumblr media Tumblr media Tumblr media
Все хотят убить Кощея, но у Марьи к нему слишком сильные чувства 🥺 поэтому она навестит его в темнице. В его бесчувственных глазах ещё теплится что-то родное, она видит в нём своего возлюбленного Чародея.
Я стараюсь сохранять кат-сцены в не обрезанном виде, чтобы показать насколько они прекрасны.
Первую нижнюю сцену можно получить, если купить воспоминания в конце серии и идти по пути девы земной, но я иду по пути царевны морской поэтому мне досталась вторая сцена. Но я всё равно хотела показать какая красивая рисовка в игре 😍
Tumblr media Tumblr media
12 notes · View notes
astronautofflowers · 1 year
Text
творческий процесс заставил меня задуматься о лягухах. мерзопакостные же они существа, однако! сидят... квакают :D вот те, что в человеческом обличии самые поганые. у них же ведь ещё чуЙства есть - царевны своих маленьких болот с претензией на твоё цветочное царство. а я что? я напишу об этом потом что-нибудь более выразительное, чем этот пост. лягухи - это бе-е-еда!:D
2 notes · View notes
greek-myths · 1 year
Text
Кадм и Гармония
Tumblr media
Глава третья. КАДМ И ГАРМОНИЯ ["Загадка Сфинкса. Сказка про древних богов, богинь, царей и богатырей"]
Царство Кадма быстро выросло и укрепилось, в основном благодаря помощи тех самых воинов, что выросли из посеянных зубов дракона и стали самыми преданными соратниками Кадма. Их звали «спарты», что в переводе с древнего языка означает «посеянные». (Читатели не должны путать их с жителями города Спарты спартанцами, здесь просто сходство названий – и больше ничего. Спартанцы, в отличие от фиванских спартов, были самыми обычными людьми, не имеющими ничего общего с драконами или змеями.)
Кадм со спартами, собрав сторонников из числа местного населения, быстро покорили Беотию, столицей которой и стал основанный ими город Фивы. Вскоре сюда прибыли кое-кто из родственников Кадма из Финикии. Они прослышали об его успехах и поспешили присоединиться к числу сторонников нового царя. Правящее сословие в Фивах составилось, таким образом, из выходцев из Финикии, потомков дракона спартов, а также некоторого количества знатных людей из числа коренного населения Беотии. Кадм, однако, больше всего дорожил именно спартами. Они были наиболее энергичными, деятельными, исполнительными и абсолютно преданными Кадму. О таких подданных мог бы мечтать любой властитель. И Кадм обычно самые важные поручения и самые значимые и ответственные должности в своём государстве отдавал именно спартам.
Кадма, по правде сказать, немного смущала жестокость спартов. С годами он также понял, что они могут быть очень коварными – всё-таки не напрасно спарты происходили от дракона. Но Кадм считал, что преданность спартов ему лично и многие их достоинства с лихвой искупают эти незначительные недостатки.
Кадм взял в жёны Гармонию и не пожалел об этом. Надо сказать, что Кадм и Гармония оказались хорошей парой. Они удивительным образом подходили друг другу и по характеру, и по тому, как они воспринимали свою жизнь и всё, что происходило вокруг. Они жили в любви и согласии, не переставая благодарить богов, соединивших их. Кадм и Гармония и предположить не могли, что среди их свадебных даров, которыми их осыпали так благоволившие им боги, имеется такой подарок, страшнее которого и представить себе нельзя. А Гармония особенно дорожила именно этим прекрасным ожерельем.
У Кадма и Гармонии один за другим родились пятеро детей: четыре дочери – Семела, Агава, Автоноя и Ино – и сын Полидор. Надо рассказать о них поподробнее. Старшая дочь Семела была удивительной красавицей, и однажды на неё обратил внимание Зевс, когда он в человеческом облике осматривал свои земные владения. Зевс, что с ним случалось нередко, увлёкся Семелой, да и девушка, конечно, не смогла устоять перед его ухаживаниями и, разумеется, влюбилась в него до беспамятства. Она, как и все девушки, была немного тщеславной, и, очень гордясь тем, что её возлюбленный – сам верховный бог Зевс, по большому секрету рассказывала об этом подругам.
Когда до Геры дошли слухи об очередной измене супруга, она решила во что бы то ни стало погубить Семелу. Приняв облик богомольной старушки, Гера втёрлась в доверие к девушке, и та, поддавшись уговорам богини, поделилась с ней историей своих отношений с Зевсом. Гера, умело скрывая свою ненависть под маской доброжелательности, выпытала у простодушной царевны все подробности их встреч, а затем посоветовала Семеле затребовать у Зевса доказательства его божественной сущности.
Семела, околдованная Герой, пришла в недоумение, как это она сама прежде не догадалась удостовериться, что её возлюбленный именно тот, за кого он себя выдаёт. Во время следующего визита Зевса девушка попросила его поклясться, что он исполнит её просьбу. Зевс, конечно, пообещал, не предполагая, что Семела попросит его ни больше ни меньше, чем предстать перед ней в своём истинном облике, как если бы он был в своём дворце на Олимпе, с молниями и громами. Громовержец попробовал было урезонить Семелу, чтобы она не настаивала на своей сумасбродной просьбе, но та заупрямилась и ни в какую не соглашалась на доводы возлюбленного – так ей хотелось докопаться до истины. Делать нечего, пришлось Зевсу исполнять обещание. Как он ни старался умерить мощь громовых разрядов, но несчастная царевна мгновенно сгорела и превратилась в горстку пепла.
Остался в живых лишь новорождённый младенец, сын Семелы и Зевса. Молнии не причинили ему вреда, потому что ребёнок, будучи рождённым от Зевса, и сам обладал божественной сущностью. Зевс, конечно, сообразил, что всё случившееся произошло в результате козней Геры. Он опасался, как бы мстительная супруга не разделалась и с младенцем. Поэтому он решил укрыть его у надёжных людей, а впоследствии, когда ребёнок немного подрастёт, переправить его в дальние страны, подальше от гнева Геры.
Кадм с Гармонией были в полном отчаянии, узнав о том, что в результате страшного пожара от их любимой Семелы осталась лишь кучка золы. Они ничего не знали об отношениях Семелы и Зевса и даже не догадывались о том, что у них родился внук и что он спасён Зевсом. Они бы чрезвычайно удивились, если бы им сообщили, что Дионису (так Зевс назвал мальчика) суждено было стать впоследствии одним из величайших богов, покровителем природы и божественного вдохновения. Спустя годы долгих странствий он, возвратившись в свой родной город, научит людей выращивать виноград и станет почитаться как бог вина и веселья. Дионис по воле Зевса впоследствии займёт своё почётное место на Олимпе, так что даже Гере придётся с этим смириться.
О том, что бог виноделия Дионис – их внук, несчастным Кадму с Гармонией не суждено было узнать при их жизни. Но последующие поколения фиванцев были об этом хорошо осведомлены. Фивы прославились роскошными обрядами поклонения Дионису, который стал одним из самых почитаемых богов в Элладе. Ему были подвластны многие силы природы, он никогда не скупился на дары для своих приверженцев, а ещё старался не давать их в обиду и оберегать от несчастий. Знающие люди говорили, что Дионису удалось вызволить свою мать Семелу из царства мёртвых и даровать ей бессмертие, поместив её в Элизиум, где она, возможно, пребывает и по сей день.
Но отвлечёмся от Диониса и вернёмся к Кадму с Гармонией, земные несчастья которых ещё только начинались. Их другая дочь Ино была в ту пору замужем за царём города Орхомена Афамантом. У них были дети – мальчики Леарх и Меликерт. Этот Афамант страдал припадками безумия и однажды во время одного из таких приступов убил своего маленького сына Леарха. Ино, схватив Меликерта на руки и пытаясь убежать от обезумевшего мужа, бросилась со скалы в море. Обоих постигла смерть, но боги
сжалились над ними и превратили Меликерта в морского бога Палемона, а Ино стала нимфой Левкотеей.
Третья дочь Кадма с Гармонией Автоноя вышла замуж за знаменитого Аристея, отцом которому приходился, по слухам, сам бог Аполлон. Их сын Актеон с юных лет подавал очень большие надежды. Никто так хорошо, как он, не мог управляться с луком и стрелами. Не было во всей Элладе охотника более умелого, чем Актеон.
Однажды Актеон наткнулся в лесу на купающуюся богиню охоты Артемиду, сестру Аполлона. Ему бы поскорее бежать прочь, но, на свою беду, он засмотрелся на неземную красавицу. Артемида заметила незваного гостя и разгневалась не на шутку.
– Ах, негодник! – закричала страшным голосом богиня. – Разве тебе не известно, что только лесные звери могут без спроса взирать на меня! Так будь же и ты одним из них!
Мальчишку словно порывом ураганного ветра подхватило и бросило на землю. Актеон попытался встать, но сумел приподняться лишь на четвереньки. Он испытывал жуткую боль во всем организме. Ему казалось, что какие-то беспощадные невидимые жернова стискивают и корёжат его тело. От боли и страха Актеону стала мерещиться всякая небывальщина. Пальцы на его руках вдруг скрючились и ушли внутрь ладоней, и вместо кистей теперь у него были уродливые костяные обрубки. То же самое произошло и с ногами– человеческие ступни исчезли, как будто их и не было, а на их месте образовались копыта. Вдобавок ко всему он стал весь покрываться коричневой шерстью. Актеон попытался закричать и позвать на помощь, но язык не повиновался ему, и он смог издать лишь нечленораздельное мычание.
«Скорее бежать отсюда! Домой, к отцу и матери!» – подумал царевич. Он, однако, никак не мог распрямиться и встать в полный рост, будто что-то прижимало его к земле. Так, на четырёх конечностях, он и бросился наутёк. К удивлению Актеона, рванулся с места он очень легко и стремительно, так что даже его охотничьи псы поначалу отстали. Актеон в один миг набрал скорость и помчался, рассекая грудью воздух и гордо вскинув голову. Ветер свистел у него в ушах. Ему вдруг стало так весело и радостно, как никогда прежде в его короткой жизни. «Но почему мои собаки так злобно лают и несутся за мной с таким кровожадным видом?!» – с удивлением успел подумать Актеон за мгновение до того, как не меньше десяти псов сразу с разных сторон напрыгнули на него, повалили на землю и принялись рвать и терзать.
Кадм с товарищами услышали заливистый лай и рычание актеоновой своры и издалека увидели, как псы настигли красавца оленя.
– Где же сам Актеон? – с досадой воскликнул Кадм. – Спешим, пока собаки не разорвали на куски добычу моего внука! Ах, Актеон, нельзя быть таким беззаботным!
Кадм отогнал псов от их истерзанной добычи и с удивлением разглядывал истекающее кровью, умирающее животное. Он никак не мог понять, кто и зачем привязал к оленю обрывки одежды его внука. Как только жизнь покинула оленя, люди стали свидетелями леденящего душу превращения – мёртвый зверь исчез, а на залитой кровью траве осталось лежать тело несчастного Актеона. Автоноя не надолго пережила своего сына. Очень скоро она умерла от тоски и отчаяния.
Кадм с Гармонией, конечно, уже давно догадывались, что их беды происходят не без воли богов. Об этом сообщали и прорицатели, но так мутно, что не было никакой возможности точно установить причину несчастий и найти способ как-то избавиться от них. Хотя никак нельзя было сказать, что боги не благоволят Фивам. Без воли богов этот город не смог бы стать таким процветающим и могущественным. «Значит, боги покровительствуют городу, но при этом карают меня и моих детей», – размышлял Кадм.
Чтобы поправить такую беду, царь построил в Фивах множество храмов, посвящённых бессмертным олимпийцам, надеясь умилостивить их и обрести их покровительство.
Финикиец, конечно, не мог знать о зловещей силе подаренного богами ожерелья и предполагал, что виной всему может быть то, что он убил жившего здесь прежде дракона, принадлежавшего Аресу. Чтобы искупить вину перед богом войны, Кадм даже решил выдать одну из своих дочерей, Агаву, за главного из спартов – Эхиона, а сыну Полидору приказал, чтобы тот подбирал себе жену среди дочерей спартов. «Как-никак спарты – потомки того дракона. Породнившись с ними, мы, возможно, смягчим гнев Ареса».
После гибели несчастного Актеона злой рок, тяготевший над Кадмом и Гармонией, никак себя не проявлял в течение долгих лет, и царь с царицей уже начали надеяться, что боги всё-таки смилостивились над ними. Тем ужаснее была развязка.
В те времена в Фивах, как и во всей остальной Элладе, очень любили справлять различные праздники, посвящённые тому или иному богу. Во время таких празднеств люди часто впадали в такой восторг и исступление, что реальность представлялась им чем-то вроде сна, а фантазии начинали казаться реальными. В особенности этим ��тличались – из-за обильных винных возлияний – ритуалы поклонения Дионису, который к тому времени уже стал одним из самых почитаемых богов в Фивах.
И вот во время одного из таких праздников одурманенная Агава приняла своего сына Пенфея, которому должно было вот-вот исполниться шестнадцать лет, за жертвенное животное. Злосчастная мать собственными руками убила его и разорвала на куски. Жители Фив с ужасом взирали на безумную Агаву, бредущую по улице и несущую в руках отрезанную голову Пенфея. Когда Агава пробудилась от своих грёз и осознала, что совершила, она бежала из города, и больше её никто никогда не видел.
Потрясённые этим ужасным происшествием, Кадм вместе с женой, надеясь спасти своего единственного оставшегося в живых сына Полидора и избавить его от семейного проклятия, оставили свой дворец и имущество, покинули Фивы и удалились в лесные дебри, в глушь Иллирии, что на территории современного государства Хорватия.
– У нас остался только сын Полидор. Ни дочерей, ни внуков. Боги казнят нас за того дракона, которого ты убил. Как быть, и можно ли искупить эту вину ради спасения нашего последнего ребёнка? – говорила несчастная Гармония мужу.
– Я повинен в смерти дракона Ареса. Афина предостерегала меня, но было слишком поздно. Если бы я только знал. О боги! Лучше бы я сам стал драконом, чем платил бы сегодня жизнями собственных детей и внуков за мои прегрешения!
Едва Кадм произнёс эти слова, как с ним стала происходить удивительная метаморфоза. Его тело начало вытягиваться в длину и одновременно становиться гибким. Руки истончились и слились с туловищем, а ноги слиплись и образовали подобие хвоста. Кожа его слезала клочьями, а на её месте тут же нарастала блестящая чешуя. Голова царя уменьшилась в размерах, сплющилась и вросла в вытянувшееся тело. Волосы, усы и борода выпали, уши скрылись под чешуёй, вместо человеческих зубов прорезались клыки, а язык удлинился и раздвоился.
И вот уже то не Кадм был, а огромный золотистый змей с изумрудными глазами. Он вился кольцами около Гармонии. Гармония в отчаянии обхватила змея руками и принялась целовать его. Слезы лились из её глаз и капали на чешую змея, который тоже льнул к плачущей женщине и будто пытался что-то сказать.
– О боги! Сжальтесь! Или верните мне мужа, или пусть и я стану подобной ему! – воскликнула Гармония, и с ней стало происходить в точности такое же самое превращение, которое только что случилось с её мужем. И через короткое время две большие змеи, нежно касаясь друг друга боками, скрылись в лесных зарослях. Их часто
видели потом в Иллирии. Это были змеи удивительной, невиданной прежде породы. Поначалу они внушали людям страх. Но потом, когда стало ясно, что эти существа не причиняют зла ни человеку, ни животным, в тех местах даже стали поклоняться им. Кто знает, может быть, существующие сегодня в некоторых странах обряды почитания змей берут своё начало именно со времён этого удивительного превращения Кадма и Гармонии.
Полидор, унаследовавший трон в Фивах, правил потом долго и без происшествий и благополучно передал царство своему сыну Лабдаку. Бывали во время их правления, конечно, и непростые времена для Фив и Беотии. Разное случалось. И смуты, и потрясения, и другие невзгоды. Но они проходили, и Фиванское царство стояло крепко, богатело и процветало волей богов и трудами людей.
После Лабдака царём стал его сын Лаий. Это был тот самый Лаий, который проткнул ноги своему новорождённому ребёнку и с рассказа о котором началась эта книга. Вернёмся же к продолжению повествования с того места, где мы отступили от него и увлеклись историей древнего царя Кадма и царицы Гармонии.
[ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ]
Ссылка на следующую главу книги
Читать предыдущую главу
Tumblr media
3 notes · View notes
vladimir-polishko · 2 years
Text
- Танцуют все!💃
Сегодня в "ПЯТНИЧНЫХ ТАНЦАХ" - зажигательные танцы в царских палатах
🎬 "Иван Васильевич меняет профессию", 1973
Режиссёр: Леонид Гайдай
🎶 Песня "Разговор со счастьем"
🎤 За Леонида Куравлева поёт Валерий Золотухин
Что-то у меня сегодня одни цари да царевны😁
Отличного пятничного вечера вам! ✌
3 notes · View notes
ashakhouski · 2 months
Text
Иоанн 11: 38-46. Текст свидетельства: Александр Шаховский: Март, двадцать четвертый год - Молодость, тридцать шесть лет; Нетленность, Бессмертие, Сила, Жизнь; Престолы: Живой Бог, Отец, Всевышний, Иисус двадцать тысяч лет; Майтрейя, Авва, Машиах - Четыреста тысяч лет; Аллах, Сын Человеческий - Сто тысяч лет; Эль-Элион, Спаситель, Дайя; Глава: ООН, ЕС, НАТО, Посольство Мира; Папа, Ватикан - Десять тысяч лет; Царь Мира; Бог, Царь - Небесный Иерусалим; Царь, Великий белый престол суда; Жена: Алина Гросу, Рита Дакота, Алсу, Кейт Миддлтон, Алена Ляшкова; Царевны Гайдуковы: Ирина, София, Ефросиния; Денис, муж Иры; Сын Павел Шаховский, Царевич; Татьяна, мать - Тысяча лет
Иов. Глава 33: 23-29. Текст свидетельства: Александр Шаховский: Васильевка, УССР; Прово, Юта США; Дух: Живой Бог, Господь Бог, Отец, (Он) Будет, Мать Дайя, Святой; Душа: Господь Бог, Иисус, Меттея, Сын, Жива, Хор, Эа; Март, двадцать четвертый год - Молодость, тридцать шесть лет; Сила; Бог; Царь Мира Миллениум; Эль-Эльон, Нут, Спаситель, Посольство Мира - Десять тысяч лет; Иисус Христос двадцать тысяч лет; Отец, Сын Человеческий - Сто тысяч лет; Мессия, Майтрейя-Будда - Четыреста тысяч лет
2 Кор 9: 1,2. Текст свидетельства: Бог - Александр Шаховский: Метта, Спас, Царь Мира, Святый - Королева Максима Черрути, Принцессы: Катарина-Амалия, Алексия, Ариана - Миллениум .....Пост полностью на: Facebook, Odnoklassniki, Telegram...
Tumblr media Tumblr media Tumblr media Tumblr media Tumblr media Tumblr media Tumblr media Tumblr media Tumblr media Tumblr media
1 note · View note
schiellestentere · 5 months
Text
Tumblr media
сейчас в сказочном мире тренд на самостоятельность: все берут пример с Василисы Прекрасной, которая сама смогла завести коробчонку как машину, и, с помощью этого необычного транспортного средства, приехать на бал к царю. принцесса-лебедь тоже не отстает от мудрой царевны, и уже приобрела себе велосипед, чтобы успевать к сроку на любые мероприятия и всегда быть в хорошей спортивной форме. и теперь пусть только кто-нибудь попробует сказать, что у неё-лапки! 🐾мигом задавит! :)
.
.
.
👑🦢🚲
1 note · View note
goshminherz · 10 months
Text
Немножко занимательного путиноведения
Это у него не безумие, это такой ум.
В чём разница. В безумии никто не видит логики, из этого возникает мнимая непредсказуемость. А там логика железная. Безумны, точнее – извращены, исходные посылы. Если их знать, то предсказуемость стопроцентная.
Я сама попалась, когда поверила большинству военных экспертов, утверждавших осенью-зимой 2021, что группировки в 150 тысяч совершенно недостаточно для вторжения в Украину. Что это минимум в три раза меньше, чем нужно. Не ошибся Фельштинский, которого эти точные расчёты с толку не сбили. Он сразу понял, что всё всерьёз. Включая требование к НАТО убраться к границам 1997 года. А мне надо было в это время вспомнить ультиматум царевны Софьи турецкому султану. Но я не вспомнила. Очнулась только в день «присоединения» ЛДНР. Когда у меня снова всё встало на свои места.
Напоминаю, что Путин готовился к большой мировой войне с 2012 года. Не собирался её сразу начинать, а готовился на тот случай, если его «не поймут». Если «партнёры» с его точки зрения «вероломно» вмешаются. Например, реально помогут Украине. Он честно говорит (действительно честно, поверьте!), что вот вы, мол, сейчас напрасно посылаете Украине оружие и боеприпасы, вы же только затягиваете мою спецоперацию. Я, мол, пока это терплю (наверно, так было уговорено), но если серьёзно вмешаетесь, вы же мировую войну развяжете! (Напоминаю, это не я так думаю, а Путин.) Он, типа, всё ещё «хочет по-хорошему», а партнёры – на опасной грани, пытаются его вынудить на адекватный ответ. Он в этом случает на него пойдёт, это вопрос решённый. Не сейчас решённый, повторяю, а в 2012 году.
Теперь вспомните, что я писала о Системе, которую он построил. Путин не просто её стержень, он лично – ключ ко всем замкам. Пока он жив, его невозможно никем заменить. Устранить тоже. Это обстоятельство парализует систему. Вы видели лица присутствовавших на пресловутом Совбезе накануне. И как Путин соловел от удовольствия, вынуждая всех подчиниться его решению: он прекрасно знает, что в Системе нет против его воли никаких методов. Если он решит, что «его вынудили», и пора, никто не сможет даже возразить. Им всем придётся принять неизбежное, хоть бы они локти кусали и кровавыми слезами обливались.
И третий пункт. Как мне кажется, важный сейчас.
Не то важно, есть ли у Путина в самом деле двойник, или нет. Куда важнее, что слухи об этом дошли уже до глубинных кухонь. В этой стране единственно возможный способ делигитимации сакрального вождя, каковым Путин является в глазах основной массы населения – «царь ненастоящий». А мы ясно видим эскиз точно такой картины. Пока набросок – картина ещё не сложилась. Но «царя» явно пошатывают. Как я думаю, те, кто очень опасаются следующего Совбеза.
Их, скорее всего, пока устраивает забуксовавшая позиционная война. Они к своему выходу на авансцену наверняка хотели бы получить хорошие переговорные позиции, то есть – без разгромного отступления (в победоносное наступление ВС РФ вряд ли кто-то из них сейчас верит). Идеально было бы дождаться истощения обеих сторон там же, где они сейчас. При Путине, у которого всё при этом должно «идти по плану». Он обязательно должен так считать (только не думайте, что он не получает настоящей информации о положении на фронтах, это не так). Должен не сомневаться, что мобилизация поможет поставить победную точку.
Мне самой интересно какие ещё, кроме «двойника», ходы в ассортименте. Пригожин уже выстрелил. Ищу глазами следующую гашетку. Пока не вижу.
М. Шаповалова
1 note · View note
lexie-squirrel · 2 years
Photo
Tumblr media
2 notes · View notes
roma150502 · 1 year
Text
Tumblr media
Disney Царевны Варя – Рапунцель
4 notes · View notes
Text
пыльная рухлядь, бумага выцвела и рассыпалась, пирамиды стульев до потолка, серые кружевные скатерти, нет ни пауков, ни крыс, никого без крови Б., вокруг шумит бывший парк, сад стал лесом, двери оплели ветки, замок спящей царевны, пустые портретные рамы, вросшие двери в библиотеку, мутные витражные перегородки, секретеры с серыми от пыли бутыльками, самые свежие зелья - 1834 года, часовня или подвал с капающей водой в совершенной тишине, мох и свежесть, ровное сияние, спящие камни, чтобы добраться, пришлось аппарировать наугад в лес, последний порт-ключ - 1920х годов, пробираться через кусты и шипы, кромсать заросли на двери, в левом крыле провалился потолок до рождения Д. после смерти Р. после смерти Б. мать привела её/его и открыла - кровью, наверное, - розовые кусты дверей. здесь будет твой третий сын, вычисли по звёздам самое удачное время и введи его под созвездием Скорпиона, дом его примет, дом его принял, расчихался от пыли, с матерью и бабушкой зачаровали вид жилых комнат, починили крышу, стены, контуры и запечатали прочнее. кому нужен такой дом? Афродита не сможет жить далеко от низкого неба и морского шума, темные своды подавят волю и силу Феникса, Скопиус не хочет жить Блэком, поэтому живёт М.-П. на острове у океана с возлюбленным и дочерью 
0 notes
utoshi-san · 10 months
Text
Tumblr media Tumblr media
Мне нравятся, что в истории много флешбеков и отсылок к прошлому, в котором только зарождались чувства между царевной и Чародеем и я всё время восхищаюсь прекрасными артами, на которых молодой волшебник очень напоминает мне Северуса 😊🩷 А ещё я получила первую кат-сцену в которой появляется Кощей.
После острова Буяна наши герои отправляются в Дивен-град, но теперь нужно добыть перо Жар птицы и убить Тугарина змея 🐍 В общем скучать не приходится и путь насыщен опасностями.
Но, кстати, у меня Иван похитил перо птички сам, за это я получила красивую катку.
А ещё Водяной с Ванюшкой шепчутся о том, что я не равнодушна к Кощею (ну ещё бы, тут только слепой не заметит).
Tumblr media Tumblr media Tumblr media Tumblr media
В общем, преодолев множество преград и потеряв несколько соратников, отправляется царевна на остров Буян где победила она давным-давно Кощея Бессмертного и заковала в цепи. Она ведь думает, что морской Володыка (её отец) по его вине исчез, но встречает там лишь пустую темницу, а Кощея в целях нет.
Tumblr media Tumblr media
Ну и на сладенькое ещё два купленных наряда для царевны. Я не всегда сразу их покупаю, потому что коплю деньги на прохождение игры, но если что-то сильно нравится беру позже.
Tumblr media Tumblr media
8 notes · View notes
whiteturtle1344 · 1 year
Text
Литовский ноктюрн: Тома��у Венцлова
       Взбаламутивший море                                    ветер рвется как ругань с расквашенных губ            в глубь холодной державы,                              заурядное до-ре-                                      ми-фа-соль-ля-си-до извлекая из каменных труб.        Не-царевны-не-жабы                                    припадают к земле,                                    и сверкает звезды оловянная гривна.                    И подобье лица                                        растекается в черном стекле,                          как пощечина ливня.                            
II
       Здравствуй, Томас. То -- мой                          призрак, бросивший тело в гостинице где-то            за морями, гребя                                      против северных туч, поспешает домой,                  вырываясь из Нового Света,                            и тревожит тебя.                              
III
       Поздний вечер в Литве.                                Из костелов бредут, хороня запятые                    свечек в скобках ладоней. В продрогших дворах          куры роются клювами в жухлой дресве.                  Над жнивьем Жемайтии                                  вьется снег, как небесных обителей прах.              Из раскрытых дверей                                    пахнет рыбой. Малец полуголый                          и старуха в платке загоняют корову в сарай.            Запоздалый еврей                                      по брусчатке местечка гремит балаголой,                вожжи рвет                                            и кричит залихватски: "Герай!"                
IV
       Извини за вторженье.                                  Сочти появление за                                    возвращенье цитаты в ряды "Манифеста":                чуть картавей,                                        чуть выше октавой от странствий в дали.                Потому -- не крестись,                                не ломай в кулаке картуза:                            сгину прежде, чем грянет с насеста                    петушиное "пли".                                      Извини, что без спросу.                                Не пяться от страха в чулан:                          то, кордонов  за  счет,  расширяет  свой радиус бренность.        Мстя, как камень колодцу кольцом грязевым,            над Балтийской волной                                  я жужжу, точно тот моноплан --                        точно Дариус и Геренас,                                но не так уязвим.                              
V
       Поздний вечер в Империи,                              в нищей провинции.                                    Вброд                                                  перешедшее Неман еловое войско,                        ощетинившись пиками, Ковно в потемки берет.            Багровеет известка                                    трехэтажных домов, и булыжник мерцает, как            пойманный лещ.                                        Вверх взвивается занавес в местном театре.            И выносят на улицу главную вещь,                      разделенную на три                                    без остатка.                                          Сквозняк теребит бахрому                              занавески из тюля. Звезда в захолустье                светит ярче: как карта, упавшая в масть.              И впадает во тьму,                                    по стеклу барабаня, руки твоей устье.                  Больше некуда впасть.                          
VI
       В полночь всякая речь                                  обретает ухватки слепца.                              Так что даже "отчизна" наощупь -- как Леди Годива.        В паутине углов                                        микрофоны спецслужбы в квартире певца                  пишут скрежет матраца и всплески мотива                общей песни без слов.                                  Здесь панует стыдливость. Листва, норовя              выбрать между  своей  лицевой стороной и изнанкой,        возмущает фонарь. Отменив рупора,                      миру здесь о себе возвещают, на муравья                наступив ненароком, невнятной морзянкой                пульса, скрипом пера.                          
VII
       Вот откуда твои                                        щек мучнистость, безадресность глаза,                  шепелявость и волосы цвета спитой,                    тусклой чайной струи.                                  Вот откуда вся жизнь как нетвердая честная фраза,        на пути к запятой.                                    Вот откуда моей,                                      как ее продолжение вверх, оболочки                    в твоих стеклах расплывчатость, бунт голытьбы          ивняка и т.п., очертанья морей,                        их страниц перевернутость в поисках точки,            горизонта, судьбы.                            
VIII
       Наша письменность, Томас! с моим, за поля              выходящим сказуемым!  с  хмурым твоим домоседством        подлежащего! Прочный, чернильный союз,                кружева, вензеля,                                      помесь литеры римской  с  кириллицей:  цели  со средством,        как велел Макроус!                                    Наши оттиски! в смятых сырых простынях --              этих рыхлых извилинах общего мозга! --                в мягкой глине возлюбленных, в детях без нас.          Либо -- просто синяк                                  на скуле мирозданья от взгляда подростка,              от попытки на глаз                                    расстоянье прикинуть от той ли литовской корчмы        до лица, многооко смотрящего мимо,                    как раскосый монгол за земной частокол,                чтоб вложить пальцы в рот -- в эту рану Фомы --        и, нащупав язык, на манер серафима                    переправить глагол.                            
IX
       Мы похожи;                                            мы, в сущности, Томас, одно:                          ты, коптящий окно изнутри,  я, смотрящий снаружи.        Друг для друга мы суть                                обоюдное дно                                          амальгамовой лужи,                                    неспособной блеснуть.                                  Покривись -- я отвечу ухмылкой кривой,                отзовусь на зевок немотой, раздирающей полость,        разольюсь в три ручья                                  от стоваттной слезы над твоей головой.                Мы -- взаимный конвой,                                проступающий в Касторе Поллукс,                        в просторечье -- ничья,                                пат, подвижная тень,                                  приводимая в действие жаркой лучиной,                  эхо возгласа, сдача с рубля.                          Чем сильней жизнь испорчена, тем                      мы в ней неразличимей                                  ока праздного дня.                            
X
       Чем питается призрак? Отбросами сна,                  отрубями границ, шелухою цифири:                      явь всегда наровит сохранить адреса.                  Переулок сдвигает фасады, как зубы десна,              желтизну подворотни, как сыр простофили,              пожирает лиса                                          темноты. Место, времени мстя                          за свое постоянство жильцом, постояльцем,              жизнью в нем, отпирает засов, --                      и, эпоху спустя,                                      я тебя застаю в замусоленной пальцем                  сверхдержаве лесов                                    и равнин, хорошо сохраняющей мысли, черты              и особенно позу: в сырой конопляной                    многоверстной рубахе, в гудящих стальных бигуди        Мать-Литва засыпает над плесом,                        и ты                                                  припадаешь к ее неприкрытой, стеклянной,              поллитровой груди.                            
XI
       Существуют места,                                      где ничто не меняется. Это --                          заменители памяти, кислый триумф фиксажа.              Там шлагбаум на резкость наводит верста                Там чем дальше, тем больше в тебе силуэта.            Там с лица сторожа                                    моложавей. Минувшее смотрит вперед                    настороженным глазом подростка в шинели,              и судьба нарушителем пятится прочь                    в настоящую старость с плевком на стене,              с ломотой, с бесконечностью в форме панели            либо лестницы. Ночь                                    и взаправду граница, где, как татарва,                территориям прожитой жизни набегом                    угрожает действительность, и наоборот,                где дрова переходят в деревья и снова в дрова,        где что веко не спрячет,                              то явь печенегом                                      как трофей подберет.                          
XII
       Полночь. Сойка кричит                                  человеческим голосом и обвиняет природу                в преступленьях термометра против нуля.                Витовт, бросивший меч и похеривший щит,                погружается в Балтику в поисках броду                  к шведам. Впрочем, земля                              и сама завершается молом, погнавшимся за              как по плоским ступенькам, по волнам                  убежавшей свободой.                                    Усилья бобра                                          по постройке запруды венчает слеза,                    расставаясь с проворным                                ручейком серебра.                              
XIII
       Полночь в лиственном крае,                            в губернии цвета пальто.                              Колокольная клинопись. Облако в виде отреза            на рядно сопредельной державе.                        Внизу                                                  пашни, скирды, плато                                  черепицы, кирпич, колоннада, железо,                  плюс обутый в кирзу                                    человек государства.                                  Ночной кислород                                        наводняют помехи, молитва, сообщенья                  о погоде, известия,                                    храбрый Кощей                                          с округленными цифрами, гимны, фокстрот,              болеро, запрещенья                                    безымянных вещей.                              
XIV
       Призрак бродит по Каунасу, входит в собор,            выбегает наружу. Плетется по Лайсвис-аллее.            Входит в "Тюльпе", садится к столу.                    Кельнер, глядя в упор,                                видит только салфетки, огни бакалеи,                  снег, такси на углу,                                  просто улицу. Бьюсь об заклад,                        ты готов позавидовать. Ибо незримость                  входит в моду с годами -- как тела уступка  душе,        как намек на грядущее, как маскхалат                  Рая, как затянувшийся минус.                          Ибо все в барыше                                      от отсутствия, от                                      бестелесности: горы и долы,                            медный маятник, сильно привыкший к часам,              Бог, смотрящий на все это дело с высот,                зеркала, коридоры,                                    соглядатай, ты сам.                            
XV
       Призрак бродит бесцельно по Каунасу. Он                суть твое прибавление к воздуху мысли                  обо мне,                                              суть пространство в квадрате, а не                    энергичная проповедь лучших времен.                    Не завидуй. Причисли                                  привиденье к родне,                                    к свойствам  воздуха -- так же,  как мелкий петит,        рассыпаемый в сумраке речью картавой,                  вроде цокота мух,                                      неспособный, поди, утолить аппетит                    новой Клио, одетой заставой,                          но ласкающий слух                                      обнаженной Урании.                                    Только она,                                            Муза точки в пространстве и Муза утраты                очертаний, как скаред -- гроши,                        в состояньи сполна                                    оценить постоянство: как форму расплаты                за движенье -- души.                          
XVI
       Вот откуда пера,                                      Томас, к буквам привязанность.                        Вот чем                                                объясняться должно тяготенье, не так ли?              Скрепя                                                сердце, с хриплым "пора!"                              отрывая себя от родных заболоченных вотчин,            что скрывать -- от тебя!                              от страницы, от букв,                                  от -- сказать ли! -- любви                            звука к смыслу, бесплотности -- к массе                и свободы к -- прости                                  и лица не криви --                                    к рабству, данному в мясе,                            во плоти, на кости,                                    эта вещь воспаряет в чернильный ночной эмпирей        мимо дремлющих в нише                                  местных ангелов:                                      выше                                                  их и нетопырей.                                
XVII
       Муза точки в пространстве!  Вещей,  различаемых лишь        в телескоп! Вычитанья                                  без остатка! Нуля!                                    Ты, кто горлу велишь                                  избегать причитанья                                    превышения "ля"                                        и советуешь сдержанность! Муза, прими                  эту арию следствия, петую в ухо причине,              то есть песнь двойнику,                                и взгляни на нее и ее до-ре-ми                        там, в разреженном чине,                              у себя наверху                                        с точки зрения воздуха.                                Воздух и есть эпилог                                  для сетчатки -- поскольку он необитаем.                Он суть наше "домой",                                  восвояси вернувшийся слог.                            Сколько жаброй его ни хватаем,                        он успешно латаем                                      светом взапуски с тьмой.                      
XVIII
       У всего есть предел:                                  горизонт -- у зрачка, у отчаянья -- память,            для роста --                                          расширение плеч.                                      Только звук отделяться способен от тел,                вроде призрака, Томас.                                Сиротство                                              звука, Томас, есть речь!                              Оттолкнув абажур,                                      глядя прямо перед собою,                              видишь воздух:                                        анфас                                                  сонмы тех,                                            кто губою                                              наследил в нем                                        до нас.                                        
XIX
       В царстве воздуха! В равенстве слога глотку            кислорода. В прозрачных и сбившихся в облак            наших выдохах. В том                                  мире, где, точно сны к потолку,                        к небу  льнут  наши  "о!",  где звезда обретает свой облик,        продиктованный ртом.                                  Вот чем дышит вселенная. Вот                          что петух кукарекал,                                  упреждая гортани великую сушь!                        Воздух -- вещь языка.                                  Небосвод --                                            хор согласных и гласных молекул,                      в просторечии -- душ.                          
XX
       Оттого-то он чист.                                    Нет на свете вещей, безупречней                        (кроме смерти самой)                                  отбеляющих лист.                                      Чем белее, тем бесчеловечней.                          Муза, можно домой?                                    Восвояси! В тот край,                                  где бездумный Борей попирает беспечно трофеи          уст. В грамматику без                                  препинания. В рай                                      алфавита, трахеи.                                      В твой безликий ликбез.                        
XXI
       Над холмами Литвы                                      что-то вроде мольбы за весь мир                        раздается в потемках: бубнящий, глухой, невеселый        звук плывет  над  селеньями  в сторону Куршской Косы.        То Святой Казимир                                      с Чудотворным Никол��й                                  коротают часы                                          в ожидании зимней зари.                                За пределами веры,                                    из своей стратосферы,                                  Муза, с ними призри                                    на певца тех равнин, в рукотворную тьму                погруженных по кровлю,                                на певца усмиренных пейзажей.                          Обнеси своей стражей                                  дом и сердце ему.                              
                                                        Иосиф Бродский
0 notes