bas-kol-bas - Tumblr blog

bas-kol-bas · 9 months

Text

Муза - моя вера

Балтийское море, красные розы Ливни и грозы, поздняя осень Если меня спросят, что такое в мире красота Я покажу им тебя Три Дня Дождя

Есть такой тип людей, которых Антон многозначительно объединил в одну социальную прослойку и романтично прозвал — Музы.

Когда ему было лет десять, он как сейчас помнил, к ним в школу перевелась девочка Ярослава.

Она была строптивой и очень мужественной, что отталкивало, как мальчишек, так и юных сверстниц. Яра никому не приметилась, кроме маленького Тоши. Он вечно таскался за ней, донимал вопросами, старался веселить.

Тогда еще молодой неокрепший ум не мог понять, от чего такую бойкую, кривенькую девчушку постоянно хочется рисовать — также кривенько и неумело.

Это была его первая любовь, по совместительству госпожа Муза.

Время шло, блокноты исписывались новыми карандашными уродцами, очень отдаленно напоминая девчачий силуэт.

Но Тоше дела до того было мало, ведь он испытывал настоящий восторг, рисуя одноклассницу, погружая ту в различные странные сюжеты, наряжая с помпезные, а иногда слишком открытые, наряды.

А потом Яра перевелась куда-то в спортивный пансионат или кадетку, точно не запомнилось.

Как ни боялся Антон, но его сердце не дрогнуло, ведь у него сохранился четкий образ, еще не мало раз воспроизведенный на шершавой бумаге.

Затем появилась Даша, Глеб и многие другие. Запомнился один товарищ с атлетики — Вовка Стругой.

Красивый такой, тоже довольно злобный, маскулинный и, самое главное, обаятельный, сука.

Времени было убито на этого Стругого, лишь бы приблизиться в портретном мастерстве до уровня передачи характера человека через рисунок...

И у Антона получилось.

Не сразу, где-то через год. Им тогда перевалило за четырнадцать, и мальчишка все малевал, малевал, пока наконец не сумел увидеть в своей мазне напоминание о том самом тепле, что он испытывал рядом с другом.

Было приятно.

Воссоздав Вовку в полной мере, он переключился на какую-то девчонку с параллели, понял, что не то пальто, и начался его, грубо говоря, “шлюший период”.

Люди нравились ему моментами, секундными воспоминаниями, вон, как Волк. Антошка-то наивно считал, что пред ним в лесной чащобе предстало настоящее произведение будущего искусства, а оказалось… да, впрочем, оно и не важно.

У него сейчас картин написано, минимум, на один “уголок” в выставочной. Можно хоть прямо сегодня брать манатки и поезжать к родителям в город, но Антона кое-что останавливало.

До сих пор в каждой его презентации была связность сюжета всех работ, и он не хотел нарушать эту маленькую условность.

Во всем должен быть смысл.

В кишках его находилось мало. Это было, скорее, как высказывание, что-то для какого-то андеграундного события с узким спросом. Куда-то туда эту чернуху и планировалось затащить, а вот для большой столичной парадной надо создать что-то мощное, массовое. А такое может родиться только — ТОЛЬКО — при наличии качественной Музы.

И тут проблема — ее нет. И нет стабильно уже с лишним года два.

Большие надежды возлагались на красавцев из спортивного клуба, куда Тоха, не смотря ни на что, регулярно ходил и даже познакомился с парочкой ребят, договорился набросать их, пока те тренят. Исчерканные листы лежали сейчас в задвижном ящике писменного стола.

Тела-то правда симпатичные, но эмоция не та, не за что зацепиться.

Потом вдруг подгоны от Алисы — наркотическая сладость, вот тебе, пожалуйста, чем не главный вдохновитель на целое лето.

А вот нет, опять беда — в этом приторном трипе ничего, кроме какой-то расчлененки и психодела в голову не лезло. А воспроизводить цвета вот так, по памяти это, уж извините, извращение и очень непрактичное вдобавок.

Хотя досуг любопытный.

Но досуг не даст ему денег на академию и не уважит родителей. Антон вообще боялся зарекаться о новых приятелях, живущий тут недалеко, по соседству, считай. Знал, что будет истерика, мама соберет вещи, припрется сюда, все расставит по своим местам и сбагрит бедного сына к бате.

Шутки кончились, пора бы переходить к действиям.

Самым первым в списке потенциальных жертв стоял, удивительно, Рома.

Раздражал до страшного, но какой-же, зараза, красивый.

Все при нем: складное тело, резкость лица, а самое главное — характер. Такой невозможно описать одним портретом, это нужно целую серию, да побольше, пожирней. Казалось, что хулигаье это можно воять вечность и то не хватит, чтобы до конца точно передать каждую острую особенность, перчинку.

Но он, к сожалению, совсем мудак.

Полинка, надеялся Антон, что-то могла рассказать Пятифану про его тайное желание, сестра все-таки. Не то, чтобы он рассчитывал на ее понимание, но поделиться таким сокровением он решил лишь после того, как узнал об их родстве.

Дружбы не видать, а вот наладить чисто деловые отношения реально. Платить нечем, но один-два неудачных портрета отвалить не жалко, ради успешных продаж остальных на аукционе.

И как уже говорилось ранее, Петров — любимец фортуны.

Полутемки комнаты окутали Антона, обрамили всю мебель светлой кромкой, спрятали кровавые пейзажи где-то в темной углу, с легкой тягучей заботой убаюкивали парня мерным шебуршанием листвы.

Но он ни в одном глазу.

Цеплялся на любой инородный звук на улице, стремился вскочить, предъявить какую-то обиду дикому лесу, метался.

Сон не шел от слова совсем и, верно расценив свои шансы, парень направился в комнату сестры.

— Оль, я схожу погуляю, — предупредил Антон из темноты.

Как он и думал, девочка не спала — из ее с��альни был слышен гомон телевизионных передач.

— В город? — недоверчиво покосился ребенок, оценивая брата.

— Да, мась, в город, — улыбнулся он в ответ.

Оля сильно обеспокоена агрегатным состоянием брата, куда он шел наверняка она не знала, но именно от этой простодушной улыбки захотелось верить, что тот не врет.

— Хорошо, брат, только ненадолго.

— Если что — звони, — Антон кивнул и поспешил собраться.

Сестренка сейчас напоминала ему маму, но у того был резон.

Наталкивает на интересные умозаключения о родителе, возможно, матерь вечно недовольная ходит, потому что никому не верит?

Это не стало бы для сына новостью.

Накинув дымчатую ветровку и серенькие трикотажные спортивки, он наскоро собрал сумку. Блокноты, чернила, карандаши разной мягкости — классический набор, давно выученный. Сегодня Антон хотел изобразить красоту унылого двухцветного спального района на Спящей.

Именно этой улице шло быть по-цветастому неинтересной.

Легкой прогулочной рысцой парень преодолевал знакому тропь, ударяясь ногами о поросшие дикие колосья. Вечерний воздух щедро одарял своей свободой и свежестью. Нулевое сопротивление неспешному бегу, сповадило Антона ускориться — хотелось лучше ощутить крылатую скорость.

Въезд на Старую встретил его жестоко.

За углом первой пятиэтажки белокур заметил несколько фигур, прищурился: трое парней, кажется, избивали одного. О, так среди нападающих стоял и Ромка.

Злой, всклокоченный, как сорвавшейся с цепи пес, отгрызающий куски от нежданного проникновителя в свой дом.

На месте сопящего кровью в ногах обидчиков мог быть и сам Тоха.

Пускай, поводов предостаточно не было, но он уже понял, что это далеко не гарант сохранности лица и тела. Легкая паника окатила затылок, ноги обмякли.

Надо сваливать отседова.

Тактично сделав вид, что ничего из увиденного не существует, Антон поддал и понесся дальше от сборища.

На улице уже смерклость, часов одиннадцать стояло или около того. Хорошо, что он сегодня в линзах, можно не бояться в скором побеге потерять живительные ленноны.

Завернув в ближайший тупичок, бегун дал себе форы отдышаться.

Да уж, Роман не так легок, как хотелось бы. Наладить с ним контакт задача непосильная для своенравного Петрова.

С каждой встречей эта удручающая мысль только крепла, набиралась аргументацией, как вонючая склизкая губка, впитывалась любой падальной деталью и сочилась стухшим зловонием, стоило взять ту в руки.

Послышались далекие голоса — потасовка окончена, вердикт вынесен. Гильотина субъективного правосудия бездушно спущена на голову нерадивого мальца. Антон громко сглотнул, прочищая осипшее горло.

Пора выдвигаться к Спящему.

Сделать это правильней поверху, а то еще столкнется с ОПГ, потом синяков не сосчитать будет.

Запрыгнул на мусорный бак, зацепился за бортик, подтянулся. Антон уже хорошо знал, как лучше вздыматься на крышу, проделывал это достаточно раз. Пару ловких перебросок и вот оно — покоительное умиротворение.

Теперь можно было не переживать, следовать своей дорогой, не озираясь на то, что там внизу.

И вновь он сорвался на бег.

Ряд домов и пристроек позволял доскакать до сутулого фонарного свода минут за пятнадцать при старании, не спускаясь. Жаль, что конфеты дома оставил, так бы пролетел и за десять, и за пять.

Но оборачиваться домой страшно — там Пятифан.

Парень гнал по крышам, гулко отбивающим каждый его уверенный шаг.

Захват острого водостока, переброска и прыжок на нижний ярус соседней панельки, затем преодоление угловатых препятствий надстроек, снова подъем.

Нравилось торопиться, куда-то опаздывать и при этом задерживаться в стойке на руках, сцепивши какое-то хлипкое ограждение. Вот-вот сорвется, а, нет, уже лязгнул вбок, а потом вскарабкался вверх по наростам кривых балконов.

Одна двухскатная из алюминия, вторая с резиновым темным монолитом и коробами воздуховодов, еще одна такая же, а четвертая — брусчатая черепица.

Такие разные, как девушки прям, к каждой кровле свой подход, настроение.

Нельзя соскочить на частный дом так же, как на плотную многоэтажку, тут техника нужна.

— Тоха, а, ну, стоять, — из философской неги больно вытянул оклик Пятифана.

Тот, кажется, был весел.

Твою мать!

— Да не ссы ты, стой, — поняв, что его не слушают, а только ускоряются, Рома взъелся. — Блять, да остановись ты! Бегун хуев.

Нет уж, дудки, Антон не дурак, чтобы самому лезть в пасть разъяренного тигра, легче скрыться где-то неподалеку. Ему повезло, что он уже разогрелся и готов был горы свернуть на поднебесном поприще.

Где-то точно еще дружки караулят, нужно глядеть в оба.

Рома с раннего детства любил спорт, сначала каратэшкой баловался, потом ушел с в бокс и иногда единоборства, большим плюсом также сыграли регулярные побои.

Он никогда не задумывался о том, что ему в жизни пригодятся не только крепкие кулаки, но и быстрые ноги.

И как же он корил себя за то, что любезно прогуливал все кроссы и забеги, считая их и нахуй ненужными. Так, иногда, по утрам расхаживал по городку и все.

Зачем ему, дураку, быстро передвигаться, если он любую проблему готов встретить лицом к лицу?

Что ж, Пятифан, ты тупой, потому что вот она, ситуация — он ебаный спортсмен, надежда всего города, не может угнаться за какой-то белобрысой шмакодявкой по имени Антон.

Но одно здоровенное преимущество у него таки есть — он знает это место, куда лучше обелевшего Усэйна Болта.

Если сейчас он стремится с Спящему, то единственное место, где тому будет идеально укрыться от преследования, это закуток меж дальних двухэтажек, туда практически не попадет свет и полно каких-то коробок, даже днем хер че найдешь, если проебал.

— Сука, Петров, догоню — пизды дам! — ага, как же, не догонишь.

Явное преимущество в главном на данным момент параметре — скорости — лихо подкинуло самодурство Антона. Он даже улыбался, теряя очертания громких выкриков Ромы.

Тот оставался все дальше и дальше, пока парень отдалялся, уносясь вперед, к звездной улице. Осталось только заскочить с заваленный тупик, до которого оставалось добрых метров сто, и он будет спасен.

Еще один раз.

Вон оно, сильный рывок — долгий полет меж домов — и продуманный обвал вниз, контролируемый переменными хватками за бортики и перекладины вешалок.

Все, пропал Антоша и никто его не найдет, пока он сам не появится.

Как, наверное, эффектно это выглядело со стороны: взял и исчез, просто грохнулся и помер. Но нет же, сидит живехонький, довольно хохоча в кулак. А потом срывается еще раз и прячется за углом, теряясь в темноте.

Кислородное голодание пьянило, адреналин опрокидывал бешеное сердце.

Он победил.

Опустившись на одну из мятых коробок, Антон опять улыбнулся — по-дурацки довольно. И затесался еще чуть глубже, в самую угольно-сизую тень, позволяя себе наконец отдышаться.

— Сказал же, придушу гада.

А?! Откуда здесь взялся Рома, как узнал?

Неважно, надо было бежать, но...

...некуда, он в тупике.

— Что мечешься, заяц? Загнали в угол? — он явно доволен собой, все продумал и попал прямо в яблочко.

Как же Антон так сплоховал! Надо ж было подумать, что хулиган наверняка знает об укрытии, он же тут всю жизнь живет.

Ну, и дурак же ты, Петров.

— Тихо, не рыпайся, — шатен приподнял ладони, успокаивая.

Скрывшийся по-звериному зыркнул на освещенную фигуру, что заходила все глубже в его сторону. Может, тот и не заметил на самом деле, просто блефует.

Нет, чужие глаза уперлись точно на него.

И Антон сам вышел навстречу, сжимая кулаки и вставая в выученную стойку. Драться, так драться.

Но Пятифан в ответ только засмеялся, а затем рывком выхватил ближнюю руку и толчком развернул Петрова, прижав к стене. Бедное предплечье завопило болью от давления, прижатый зашипел.

Пробежка забрала все силы, он не сумел вовремя среагировать и теперь зажат.

Вырваться не получалось, новый весомый параметр — сила — абсолютная прерогатива Ромы.

— Че ж ты так��й шустрый, — Пятифан явно веселился, наблюдая за тщетными попытками удрать. — Не рыпайся, говорю, — сильнее сжал заломленную конечность. — Я и сломать могу, так-то.

Петров успокоился, прекратив бесполезное препирание.

— Ну, вот, можешь же и покладистым быть.

— Что тебе надо от меня?

Рома задумчиво смерил взглядом мокрую шею, светлый затылок. Нижние пряди слиплись от пота и путались, покачиваясь от прерывистого дыхания.

Как в таком хрупком на вид тельце хранилось столько духа, столько прыти? А ведь он еще на руках крутится умеет.

— Да я вообще по-дружески подкатить хотел, — ухмыльнулись в ответ. — Но ты опять не оставил мне выбора, Тоха.

В ответ молчали, поэтому Рома продолжил:

— Че убегаешь постоянно?

— Че догоняешь? — в тон ему.

— Повторяешься, молодой, придумай что-то новенькое, а то мне наскучит.

— Я тебя, мудака, развлекать и не собираюсь, — рыкнул Петров, но тут же заскулил от болезненной вспышки.

Рома сильнее прижал его, покрепче перехватывая одной ладонью плечо, другой — руку.

— Ты, давай ка не борзей, заяц, — моментально посерел удерживающий. — Могу и разозлиться.

— Нахуй иди.

Слезы собирались в глазах, а смахнуть было нечем.

— Тебя заело, да? — в этот раз он решил пропустить мимо ушей оскорбление, хотя в другом случае мальчишка остался бы без предплечья.

Сам не замечая, Рома явно мягчил с новым знакомым.

Они промолчали где-то с минуту.

Пятифан продолжал сканировать открывшийся ему видок, пока нижний тяжело дышал и обдумывал повисшую тишину.

Первому надоело Роме:

— Давай так: я тебя отпущу, а ты не будешь носиться, как трусишка зайка серенький, и расскажешь мне, че там наплел моей сестрице, — и, подумав, добавил, — про меня.

Антон опешил на мгновенье, а затем да него дошло, про что говорит парень. Так Полинка все таки раскололась.

Но удача ли это?

— Окей, — только и нашелся, что сказать.

И его действительно отпустили, медленно, наблюдая за реакцией, чтобы вдруг схватить заново.

Почувствовав долгожданное освобождение, белокур размял затекшие плечи, тряхнул головой и обернулся. На него смотрели для горящий омута.

Довольных чужим послушанием.

— Я хочу взять тебя в качестве модели, — отчеканил довольно легко. Не впервой просит кого-то о таком.

Вот только под гнетом медовых светил Антон почему-то оробел. Как тогда, на опушке, рядом с Волком. Но в этот раз хулигану даже говорить ничего не пришлось, просто стоит и смотрит, как дурак какой-то.

— Ну, вот, — он неловко завел руки за спину. — Если ты не против, то можешь придти завтра и… все. Нарисую.

Рома, будто, очнулся:

— Взять меня хочешь, а? — хохотнул он. — Ну, лады.

Антон вспыхнул, поняв, как странно выразился. До этого никто не подмечал этой размытой формулировки, так что его застали врасплох.

— Эм, тебе, если надо, я могу в качестве оплаты…

— Да не, — перебил его Пятифан, — рассчитаемся за экзамен. Спасибо, кстати.

— Да не за что, — буркнули в ответ. Антон все еще чувствовал себя пристыженным.

Когда они уже расходились, Петрова вдруг окликнули:

— Слыш, ты бегай поменьше, — как-то задумчиво кинул Пятифан на прощанье. — Проблемы бы тогда бырей решались.

Парень даже не обернулся на это, поняв совет по-своему настороженно. Рома еще пару секунд провожал того глазами и, хмыкнув, отправился восвояси.

Странный — единственно правильное слово, которым реально описать новичка. Пятифан только пуще убедился в этом сегодня.

Но попозировать он придет.***

На следующее утро Антон проснулся поразительно рано. Свежесть продранной головы была так непривычна, но приятна.

Стоит почаще отказываться от конфет перед сном.

Сестра возилась на кухне, стряпая завтрак, и удивленно вскинулась, встретив заспанного брата в дверях.

— Доброе утро, Тош! — она улыбнулась. Дождалась — старший не спит сутки! — Еда еще не готова, так что подожди, пожалуйста.

— Доброе, Оль, — он как-то странно огляделся, пытаясь различить детали помещения, но без толку, очки-то оставил на тумбе. — Я тогда в душ.

Умывался тоже с каким-то нарочитым старанием, терся мочалкой до красных пятен, зубы чистил до скрипа.

В целом держался как-то нервно и поздно вспомнил — точно, сегодня же Ромка придет.

Как ошпаренный он выскочил из ванной и побежал собираться.

Итак, чем правильней будет работать?

Потупив в нерешительности около пары минут, художник твердо решил, что сделает несколько быстрых набросков углем и начнет полноценку маслом. Он не очень дружил с последним, но знал, что пастозные портреты сейчас пользуются большим спросом.

Необходимо потихоньку набивать руку, а тут модель под боком.

Выудив из массивной банки все щетинисто серые кисти, он бросил их на кровать, туда же полетели по-улиточьи свернутые тюбики и разбавитель под номером четыре. Ему его как-то посоветовал один знакомый из творческого союза, еще дома.

Планшет натянет на месте…

А где рисовать? Наверное, в лесу, на близлежащей опушке, раскинутой напротив их жилища. Там рос старый размашистый кедр с овальной колючей дырой в сердцевине. Удивляло, как дедуля до сих пор не свалился замертво, да еще и сохранял благородный, монументальный вид.

Застегнув молнию увесистой болотной почтальонки, Антон спустился на зов сестры.

— Кушать подано, — торжественно объявила девочка, укладывая на стол тарелку ароматных драников.

Клубы дыма донеслись до носа голодного брата, и он театрально втянул сладковатый запах жаренной морковки и картофеля, уселся на стул и похлопал кулаками по деревянной поверхности.

— Уважила, сестренка! — он с завидным аппетитом уминал завтрак, почти не жуя.

— Всегда пожалуйста, но ты, смотри, не подавись, — по-доброму удивилась Оля, разламывая вилкой свою порцию.

Она была счастлива видеть его таким бодрым.

Живым.

Не было больше той неродной смешливости и потерянности в пространстве. Вот он, ее братец, сидит и за обе щеки поглощает утреннюю стряпню.

— Сегодня пойду рисовать одного пацана, прикинь, — допив чай, объявил Антон. — В лесу будем, если что. Здесь неподалеку.

Оля поразилась:

— Вот это да! Друзей себе нашел?

— Ха, а сама-то!

Старший знал, что бабуля уже перезнакомила сестру с половиной сверстниц всего города, пока та ждала брата из зала. Это стало приятной новостью, ведь теперь Оля, помимо возни по дому и рукоделию, часто созванивалась в подругами, даже выходила гулять в солнечную погоду.

— Тош, это хорошо, — девочка искренне радовалась, — как там дела… с выставкой-то? — И, не сдержавшись, добавила, — скажи, ты же не собираешься тот ужас выставлять?

Антон посмотрел на нее, в надежде понять, как она сама это видит. Та была обеспокоена и подавлена. Явно не хотела говорить об этом, но и умолчать не могла.

— Нет, Оль, очень вряд ли, я это в каком-то бреду написал, — честно признался он. — Сам не знаю, что нашло. Может, скину каким-то неформалам-ценителям, но в московскую галерку с таким не сунешься, ты что? — нервный смешок.

— Правильно, — младшая сделала большой глоток сладкого чая.

В целом, они вышли на хороший, крепкий нейтралитет. Доверие вернуть получилось, а это самое главное. Больше всего он боялся отвержения сестры, ведь она всегда на его стороне, всегда поддержит, поймет, даже не смотря возраст.

Она его опора.

Рома подошел ближе к обеду.

Одет был донельзя прилично, прям готовился, — белая рубашка, черные выглаженные брюки, ботинки аж блестели в солнечных лучах.

— Вот это ты, — встретив парня, Антон опешил, — выдал.

— А че, тебе каждый день портреты пишут? — смущенно скривился Пятифан. — Ты ж не сказал, в чем приходить, вот я и вырядился во что было.

Петров на это лишь понимающе улыбнулся. Он и правда опустил важные детали, но так даже лучше, если подумать.

Они проходили лес в обоюдной тишине, пока художник не указал место, где расположится модель.

Белокур выставил складной стул и объяснил, как планирует работать.

— Первые будут быстрые, так что не парься, позы я тебе подскажу по мере письма, ты пока садись. Тут недалеко до моего дома, так что если там попить, поесть, то говори.

Рома неуверенно кивнул. По дороге к очкарику, он допускал мысль, что тот и рисовать-то не будет и это шутки какие, а оказалось все серьезно.

Вон, деловой стоит, объясняет ему что-то.

Спортсмен вообще плохо понимал в этом вашем искусстве и как-то поздно пришло осознание, что понятие вида и поведения на подобных мероприятиях у него нулевое. Вот и намалевался, как посчитал нужным, а теперь чувствует себя глупо.

Зачем согласился вообще?

Растерянный вид хулигана вызывал злорадный прилив, обычно-то Антон перед ним трясется и не знает, куда деться, и вот судьба повернулась иначе.

Маленькая победа, теперь уже окончательная.

Модель уселась на предложенное седалище, поудобней сложила руки. Петров же плюхнулся прямо на траву рядом, вынул из сумки крафтовый альбом и коробочку с углями. Принялся умелыми движениями чиркать линии, намечая основные очертания, растирал пальцами приблизительные тени.

Сознание погрузилось в рабочую патоку. Отступила нервозность, и Антон раскрылся с новой стороны — проффесионально уверенной. Он легко водил ��гольком по коричневатой поверхности, пачкал бледные пальцы черной пыльцой, где-то тер, опять водил мелком.

Прикусил нижнюю губу, хмурился время от времени, бросая взгляд то на Пятифана, то снова на лист.

— Так, а теперь пересядь, пожалуйста, — белокур задумался, — как-то более развязно.

— Че? — не понял Рома. — Это как?

Антон опять свел брови, прикидывая ответ.

— Вот как ты обычно сидишь? На уроках там, не знаю, с друзьями?

Теперь пришла очередь Ромы глубоко задуматься, но он верно понял объяснения, сменил свое положение в более привычное для самого себя: ссутулился, раскинул ноги, бросив руки между.

— О, вот! Посиди так пару минут, я сейчас, — художник ��овольно ткнул в него мелком и вернулся к изображению.

Матушка рассказывала, что люди приобретают особое очарование, когда увлеченно чем-то занимаются, и сын сейчас мог с ней согласится.

Такой Петров давил на Пятифана своей отстраненной заинтересованностью, смотрел на него с восхищением, но каким-то холодным.

Видно было, что тому нравилось очертать сидящего, да он и не скрывал, сам позвал, признался. Это льстило, хоть Рома не мог, да и не хотел, хвастаться потом этим перед пацанами, и такая сокровенность момента манила, топила лед между ними.

Тоха ведь тоже не пойдет каждому обмазывать уши об их специфическом времяпрепровождении.

В итоге, это их секрет, который, возможно, никогда не будет раскрыт, но устраивает и не тревожит обоих.

— Закончил, — прошептал Антон, оглядывая готовый разворот. — Все, можешь расслабиться, — кивнул он Роме.

— Да я не особо напрягался. А это все? — парень легко качнулся.

Вложив лист пергамента меж страниц, Петров рвано огляделся и привстал.

— Нет, я щас домой сгоняю, нужно донести кое-что и забрать готовый холст, натягивать неохота. Это работы минут на пятнадцать, ты тут останешься?

— Ага, ты только быро давай, — сидящий не особо понял, кого там не охота натягивать, разумно решив оставить это на совести рисовальщика. — Покурить-то можно?

— Конечно, кури, — хмыкнул, доставая из кармана яркую обертку.

Глаза Пятифана тут-же лукаво заблестели.

— Опа, это че такое. А, ну, делись-ка.

Антон странно посмотрел на него, взгляд ничего не выражали, но напряжение выдавало внутреннюю хмурость данной просьбой.

Он как-то неровно вздохнул.

— Давай-давай! — подначивали из под кедра.

— Да без “б”, — сдался и протянул другую похожую, подойдя. — Чай, может, принести? — Ему мотнули головой: “не, не надо”. — Тогда, жди, сейчас вернусь.

Художник скрылся в зелене тропинки, заливаясь светом. Как ангел какой-то, свалившийся с неба. И ведет себя, как настоящий Лунтик.

Лунтик-бегун.

Ромка, ничего не подозревая, захватил зубами конфету и, рассосав, проглотил.

Вкуснятина какая, не просто так хитрожопый Тоха не хотел делиться. По телу практически сразу разлилась легкая нега.

Парень даже не успел связать это с конфетой, подумал, что его разморило на солнце от нервов.

Он достал из затворов штанов курево и, прикинув, выбрал отличную от прочих самокрутку. Эту ему предложил Бяша, предупредив, что она “с приколом”.

Ну, посмотрим, что индеец выдумал.

Поджог, затянулся. На первом выдохе голову застелило светящимся туманом, очертания древесных ветвей поплыли вместе с Пятифановым, хотелось то смеяться, то вообще уснуть и навсегда остаться в волокущей дреме.

— Вот это прикол, блять, — закашлявшись, просмеялся Рома. — Ну, китаеза обрусевшая, найду тебя потом.

Он продолжал поглощать табачную дымку, все глубже погружаясь в ядреную темень. Округа мылилась, а настроение все поднималось.

Когда Антон вернулся, то обнаружил парня в идентичном своему опьянении.

Белокур лениво разбросал все необходимое поодаль от себя и, положив планшет на ноги, скрестил их по-турецки. Взял деревяшку-палитру, ухнул несколько капель разного пигмента, подмешал нужные кистью и принялся за изображение.

Рома тем временем не отводил с сидящего напротив задумчивых глаз.

Тот уже не уточнял, как ему сесть, не подсказывал, сам что-то делал и делал. Острота между ними полностью испарилась, оба были одурманены не пойми чем и чувствовали себя прекрасно.

Мерцающая Тайга по-матерински баяла их, заставляя оставить все мирские хлопоты далеко после себя. Лучше, будто, и быть не может.

Их тайна обросла новой, еще более тонкой интимной подробностью.

Были лишь они и назойливая Ромкина мысль, вертевшаяся в голове последние пару минут.

— Тох, скажи мне, только честно, — на него уставилась пара голубеньких совелых глазенок, — ты пидор?

Тоха хмыкнул и вернулся к измазанной холще.

— Почему спрашиваешь?

Потому что ты выглядишь, как классический педик! Еще эти аккуратные ручки, будто, за ними ухаживали каждое утро.

— Да просто как-то, — Рома накренился вбок, но сохранил равновесие, — не знаю, ты часто мужиков рисуешь?

— В основном их и рисую, — опять оголил зубы в улыбке.

— Ну, во-от!

Повисло долгое молчание.

Пятифану казалось, что он указал на самый весомый факт, подтверждающий нездоровые вкусы белого, уже готовился к продолжению разговора, но собеседник тупо молчал, не давая никакого разгона дальнейшему диалогу.

А прерывать его от занятости было как-то неловко, даже под Бяшкиной упоротой самокруткой. Рома хотел бы разозлиться, но все его внутреннее “я” отрицало любую негативную эмоцию.

Искренне он желал посмеяться над тупостью их разговора.

Антон тем временем активно выводил цветные пятна, позабыв об изначальной цели — попробовать в жирный пастоз.

Он просто писал красивую картину красивого человека, и ничего в мире не казалось ему важнее, чем выполнение поставленной задачи.

У него не было какой-то тактики, которой бы он придерживался, просто заливал все оттенками, что соединялись в приятные черты знакомого лица.

Даже про ответ на намек модели он позабыл, любуясь своим творением и сидящим Пятифаном.

Такой симпотяга!

И тут — бац! — Рома вскочил и, немного мотыляясь, подошел к художнику. Тот тоже встал, как бы улавливая чужое настроение.

Пятифан схватил Антона за плечи и начал как можно сильнее трясти из стороны в сторону:

— Тоха, скажи мне, блять, — ты пидор?! — все не унимался.

Лисичка недавно напела новоизбранному Зайцу, что некоторых людей от сладостей может самую малость контузить на какой-то идее. Небольшая гиперфиксация, при плохой совместимости, из-за новых необузданных эмоций. У Антохи, например, это были цвета.

Мог минут десять просто пялить в одну точку и рассматривать, что видит.

А вот у нежного Ромы это, оказывается, получение ответа на заданный вопрос. Очень щекотливый вопрос.

И Петрова так рассмешила эта ситуация, он-то понимал, что беднягу просто пе��еклинило.

И, выдержав долгую, неловкую, паузу, он гоготнул и съязвил:

— А, может, ты пидор?

У Пятифана расширились глаза и он, не думая, криво ударил Петрова по носу кулаком.

Маханул слабовато, но попал в цель — парнишка свалился на траву, а из ноздрей быстро заструились алые ручейки. Он в смятении глянул сначала на улыбающегося Антона, затем на свой кулак.

Нахмурился, еще раз посмотрел вниз и побрел домой, спотыкаясь о кочки.

А вот товарищ с разбитым шнобелем все валялся на мягком травяном застиле.

Не обращая внимания на полученные увечья, он был доволен, ведь наконец понял — Рома нравился ему любым: с конфетами, без, злым, растерянным, самоуверенным.

Любое его состояние сподвигало вдохновение активнее работать.

Не Волк стал ему Музой, а Ромка Пятифанов.

Антон влюбился.

← предыдущая

→ следующая

#тихий омут

0 notes

bas-kol-bas · 9 months

Text

За окном суета, посмотри на меня

Иногда я бываю очень конченным занудой Иногда бывает рано, но никогда не будет поздно Ну, а сейчас я лежу на подоконнике и мне всё до пизды Мне всё до пизды, мне всё до пизды Поебать, что вокруг, всё равно где пожар Я один в пустоте и никого мне не жаль Три Дня Дождя

Сколько же времени ему потребовалось, чтобы объяснить сестре откуда у него в голове такая беспросветная чернь из животных, людей и их внутренностей — вопрос открытый до сих пор, ведь Антон не был уверен, даже спустя практически полмесяца, что бедной девочке не нанесена непоправимая травма.

Добивкой для его и так ощетинившийся во все нутро совести стало сестринское, в сердцах выкрикнутое, заключение:

— Ты изменился, брат! В ужасную сторону!

А потом еще и раскрыла его:

— Где ты был сегодня ночью?! Я не верю, что на крышах! — и надрывно зарыдала.

Антон умер в тот день.

Тирада маленькой Оли клокотала в ушах еще около недели, затмевая суставную боль и тяжесть головы.

Антон крепко задумался о том, что такие похождения, пускай, и приятные, и плодотворные, но вообще не стоят свеч. Взгляд сам упал на стопку исписанных, будто дьявольской рукой, полотен.

На них ютились и волки, и лисы и групповой со всеми зверьми, и многое другое, что так напугало Олю.

И не только ее.

За те две недели, что он провел, как на иголках, попутно сдавая оставшиеся огэшки и налаживая отношения с сестрой, зверинец посещал его пару раз, вскрикивая гомоном и приятным довольством, когда Антон понуро выходил к ним навстречу, нацепив дурацкое папье-маше.

Их возбужденность чуть спадала, когда парень отказывался обжираться конфетами до отвала, но Алиса многозначительно кивала и говорила: “Всему свое время”, раздраженно отводя в сторону черную бляшку холодного носа.

Целиком от приторного дурмана Антон, естественно, не отказывался — его, как закабале́нного, все тянуло умять хотя б один кусочек.

Наличие полного мешка угощения под кроватью в комнате бесконечно успокаивало.

Но показываться в цветастой эйфории перед сестрой духу не хватало, так что он разумно решил использовать подарок исключительно, когда будет работать и в здравых количествах.

И еще иногда для настроения.

Множество вопросов также вызывало его отношение к своему серому воздыхателю.

Под действием правильной химической сборки, обернутой в фантик, мужчина казался ему самым привлекательным полу-человеком на планете, но стоило лишь немного припомнить грубые руки в трезвости, как ком тошноты подступал к горлу.

Антон не чувствовал, что на него давят или принуждают, но он понимал, что где-то обманывает себя по отношению к Волку.

Он нравился ему эпизодно, под хорошим ракурсом и с правильным светом, скорее, как мимолетное виденье, но не целиком. Чувство мелкого стыда прильнуло к желудку, когда он понял это.

Очередная “шальная интрижка” в сотый раз закончилась провалом, как и все прошлые.

Антон не мог назва��ь себя ветреным человеком, просто фокус его обольщенного внимания редко задерживался надолго.

В силу неплохих внешних данных и отходчивого характера он легко мог оставить под впечатлением многих, мог даже размениваться.

И он разменивался, не стесняясь.

Его сердце давно обросло щербатой коркой цинизма, помогающей ему несильно трепыхаться от новой истерики какой-нибудь дамы.

Но вот Волчий аффект, точнее, его вероятная возможность в будущем, отдавал нервным дерганьем заусенцев.

Ухо резануло пиликанье стационарного телефона, быстро прервавшееся Олиным взволнованным “але”. Наверное, бабуля предупреждала о своем скором приходе — только она не звонила им на мобильный.

— Брат, тебя, — громко сообщила сестра, приложив ладошку к прорезям динамика.

А, так это из школы.

Парень быстро спустился, зная, как нервничает младшая, когда ей приходится общаться с незнакомым шипением в трубке, ловко перехватил аппарат.

— Да? — минутное прослушивание монотонного сообщения. — Хорошо, понял вас. До свидания!

Аккуратно вернув звонилку на базу, он чуть потупился, убирая руки в карманы.

Результаты экзаменов пришли.

Это значит, что в новую школу уже передали его характеристику и табель с оценками — аттестат он получит здесь же. До него как-то отрывками доходило, что он фактически перевен в эту дурацкую седьмую МБОУ СОШ.

— Кто звонил? — Оля догадалась кто, но хотелось по реакции понять, как брат в целом относится к происходящему.

Она видела, что Антону не очень-то улыбается догнивать два года в провинциальном учебном заведении с местными школодранцами.

— Со школы, аттестат готов. Завтра сгоняю, — по возможности он старался держаться бодренько, хотя плечи неосознанно сгорбил.

Сестра понимающе кивнула и вернулась на кухню доделывать хлебную жабу. ***

— Вставай, заебал.

— Да че те надо, на? Слезь с меня, бляха-муха!

Рома раздраженно выдохнул, не меняя своего положения — он водрузился на ватный кокон, внутри которого, хныча и плюясь матершиной, прятался бурят.

В который раз его удивляла неконтролируемая сонливость друга. Сколько себя помнит, Бяша спал всегда не меньше двенадцати часов в сутки, а если того вовремя не будить, то мог не вставать целый день.

— У нас сегодня аттестация, мудак ты тупорогий! — взорвался парень после того, как лежащий пнул его коленом, в попытке скинуть с кровати.

Но бурят гнул свое:

— А нахуй нам туда? Мы все-равно до одиннадцатого, — крепче закутался, уверенный, что его аргумент железный.

Выругавшись, Рома злобно рыкнул и решил сменить тактику: резко вскочил и, крепко сцепив свисающий край одеяла, дернул. Бедная ткань умоляюще заскрипела рвущимися лоскутами — Бяша тоже мертвой хваткой держал хранителя приятного тепла.

— Ром, да отъебись ты от меня, — бедняга практически плакал, настолько сильно его тяготила невозможность выспаться в заслуженные каникулы.

— У нас может быть пересдача, блять, — сухо процедил Пятифан, продолжая сжимать мягкое укрывало. — Охота вылететь?

Бурят что-то невнятно пробурчал, затем снова потянул греющий край, на что Рома только пуще разозлился и сделал еще один рывок.

И ровно в этот момент Бяша отпустил одеяло — стоящий не удержался на ногах от собственного импульса и, гулко отбив темной макушкой низкий скат потолка, грохнулся на пол, попутно пересчитав затылком подвешенные полки.

— Ах, ты сука узкоглазая, — щурясь темными глазами, прошипел Рома.

Бяша ясно осознал, что, если прямо сейчас не поднимет свой красивый зад с кровати, его незатейливая до смешного жизнь оборвется на трагической ноте. Он соизволил разлепить сизые щелки и глянуть в сторону сидящего на полу Пятифана: тот уперся в ответ.

— Встаю я, встаю, на, — миролюбиво пролепетал верный пес страны Морфея, потягиваясь.

Пускай, и таким странным образом, но Пятифан достигнул поставленной цели.

Он был таковым во всем: будь то организация своих порядков среди ропотной молодежи или же, как сейчас, пустяк, который он мог пустить на самотек, оставить названного брата так и дремать дальше, но ОН РЕШИЛ, а, значит, будет как хочет ОН.

Такие маленькие победы доставляли ему куда большее удовольствие, размазываясь кривой ухмылкой. Заставить одного строптивого барана действовать, как необходимо именно Роме равноценно, по отдачи в виде потехи и так раздутого эго, как повести за собой толпу кисельных амеб.

Бурят нарочито нехотя собрался, попрощался с матерью Арьяной и выскочил с братом в знойную ветреную свободу.

Солнце подпекало только в путь, напыщенное зенитом своего положения.

— Уф, ну и жарень, на, — вдохнул Бяша. — Ленка совсем ахуела в такую залупу вызывать нас на ковер?

— Какой ковер, дурень? — друг вскинул брови, удивляясь невнимательности к собственной прошедшей тираде. — Сегодня аттестаты выдают!

— Ага, а нам только пизлюдей выдадут, на, — и загоготал.

Вот, дурак, блять.

В голову этого остолопа невозможно забраться без острой пешни или, на худой конец, простецкого ледоруба.

Рома был свято уверен, что измученная Теть Арьяна в молодости отправила этого мудака на сеанс префронтальной лоботомии, в надежде улучшить работу бестолковой головы, но, увы и ах, Бяша решил собственным примером показать современному миру, что он — неудачная попытка в хирургию.

Не сговариваясь, они достали, каждый свою, белесые коробы с остатками папиросок.

Ловким движением, Рома поджег тонкую бумажную прослойку, от которой, благодаря глубокому затягу, тлен перешел на отсушенный табак. Товарищ повторил за ним. Они спокойно продвигались по извилистым тропам, затем перешли с колючего балласта на ровный шаркающий асфальт.

Город контрастов, прям, недоделанная столица.

— Слыш, Ромыч, — отвлек от ощущения под ногами друг, — я тут кой че вспомнил, на.

— Ну. — “Я тебя внимательно слушаю”, — сокрыто в этом коротком ответе.

— Помнишь типа белобрысого, Тоху? Которого мы шманали ночью, потом в зале, а потом вообще ты ему пизды дал, на? — деловито перечислял Бурят, чтобы слушающий точно вспомнил.

— А, этот, — как можно безразличней отозвался Рома.

Да, он помнил, причем очень хорошо.

Такого странного человека ему не приходилось встречать еще никогда. А как он от него отмахнулся своим “идинахуем”, после того, как смачно отхватил? Ведь Пятифанов мог спокойно добить его, превратить в труху крепкие, белоснежные кости, но сжалился, как бы из тени благодарности.

Еще про крыши что-то наговорил.

Удивительно странный тип.

— Есть у меня одна мысль, на, — он, будто, только собирал эту одну мысль, чтобы как-то попонятней декларировать. — Мы, походу, облажались, брат.

Рома на это привычно изогнул бровь, подталкивая продолжить разъяснение.

— Типы старшие, ну, которых мы с вышки подорвали, на, говорят, что пока решали вопросы, нихуя ни про какую Белоснежку ничего не узнали. И никаких наводок не получали те пидоры.

Вот, значит, как.

Какой-то своей частью Рома даже обрадовался, что пацан не крыса, ведь с таким турбоагрегатом можно и скорешиться. Держится пока что ровно, глаз не прячет, вертится на руках, как сосиска на гриле.

Стоит на своем, непокорничает.

И, что важно, он точно знал, что старшаки, если бы Антошка был хоть каплю причастен к разборкам, точно бы выведали. Был у тех невероятной талант убеждать.

В виде скромной коллекции охотничьих ножичков.

— Получается, зря отпиздил? — весело хмыкнул он.

— Получается, брат, — перехватил его приподнятость бурят. — Так, чисто для профилактики.

Они в один голос глупо загыгыкали.

Настроение было таким-же хорошим, как в давно минувшую майскую субботу.

Эх, а сейчас на дворе конец июня — куда время летит.

Они уже преодолели добрую половину пути, решили заскочить “за сижками” под знакомую зеленую крышу одного ларька. Там проболтали время с теплой пухленькой Теть Аллой, свирепствующей на расхохлевшийся молодняк.

И по итогу наглухо опоздали.

Кабинет практически пустовал, лишь пару знакомых лиц перекидывались россказнями про то, кто как сдавал итоговый экзамен.

Ромка уныло прошелся до ссутулившейся в три погибели Елены Игоревны — злобная, как дворовая псина, всевидяща��, всезнающая завуч. Именно она, даже не крассрук, а эта старая мандавень была причиной всех его приводов в душную помпезностью каморку директора.

Тетка что-то активно выводила синей пастой в документах, игнорируя появление пришедших на час позже положенного.

— Здрасте, на, — Бяша семенил следом.

Из под толстенных стекол, придававших глазам выпяченности, на парочку взгромоздились два черных ока. Причмокнув изогнутым ртом, женщина повернулась к стопке справа от себя, медленно прошелестела крючками пальцев, подцепила один лист, второй и протянула в их сторону, не глядя.

Рома терпеливо принял подачку от этой рыбоголовой и молча вышел, утаскивая за собой Бяшу.

— Ема, на! — воскликнул друг, улыбаясь во все родные тридцать зубов. — Все сдал, ты гляди! Ромка, ты че, на..?

Пятифан смотрел в свой лист и неверующе усмехнулся.

По математике, которую он мог успешно завалить у него четверка, да не абы какая, а спасшая его от неаттестации по целым двум предметам. Эта чертова оценка вправила ему средний бал на две твердые тройки по алгебре и геометрии, соответственно.

Сраный умник Антоша подсобил ему не остаться на второй год!

— Все сдал, — твердо сообщил он.

Бурят крепко стукнул его по спине с громким “красава” и поскакал к выходу, но внезапно остановился. Рома глянул на друга и затем проследил, куда уставилась бритая голова и тоже на секунду застыл.

На дальнем подоконнике, почти у лестницы, мирно щебетала его сестра Полинка с великим умом мира сего — Антоном Петровым.

Белокур выглядел неспавшим и каким-то подавленно уставшим, но это не мешало ему заливисто переговариваться и даже лыбиться от какой-то фразочки сестры.

Время от времени у них округлялись в глаза в выражении — О, ты тоже это знаешь? Крутяк, а вот еще — и беседа только нарастала, не утихая.

Это зрелище чуть согрело душу.

Рома знал, что у Поли плохо ладиться в девками с класса, во многом из-за ее неизгладимого музыкального таланта и острого ума. Она смотрела на Антона, как на глоток свежего воздуха в затхлом, сыром доме. И Пятифан вполне понимал почему — этот хитрый хрыч ему четверку вообще снихуя в аттестатнике нарисовал.

Гений какой-нибудь, небось.

Он выпрямился и уверенным шагом стал приближаться к паре. Отчего-то ему захотелось, чтобы Петров сейчас отвлекся от суеты под окном, которую они с Полей бурно обсуждали, и посмотрел на него, на своего старого обидчика, который сейчас бы глянул без призрения, а с толикой задорной плутоватости.

Хотел, чтобы для Антона он выглядел таким-же странным и непредсказуемым, недосягаемым. Таким, каким сам Рома видел Тоху.

Парень, пускай, и новый, еще не изученный, необлюбованный опытом различных ситуаций, которые могли бы раскрыть его личность с разных сторон, но все же впечатление сумел произвести.

Эдакое.

Желание увидеть в серых глазах растерянность и удивление было с грохотом уничтожено о еловый лед.

Как только их зрение соприкоснулось, Антон насупился и брови немного сошлись у переносицы. Напряженные руки сжали край подоконника, парень готовился к стычке, не обращая никакого внимание на простодушие подошедших.

Про себя Пятифан недовольно цокнул.

Ебло попроще, заяц.

— Привет, Полин, — невесомо бросает он, воззираясь только на Петрова.

— Опа, чирик, на, — Бяша плюхается рядом с белокуром и весело смотрит на него. — А ты, че, переехал что-ли?

Да он сама непринужденность!

Антон грозной тучей обращается к говорящему, кажется, еще секунда, и потухшие глаза начнут метать молнии. Но он сдерживается, отвечает:

— Пока неизвестно.

Сложно понять, как парень относится к своим словам. Его тело моментально напряглось, стоило только буряту коснуться плеча легким хлопком.

— Это как, на? — лисий прищур черных глаз сканировал каждое невербальное изменение.

— Я сам не знаю, вот как. Чего пристал? — о, вот и молнии из очей посыпались.

Бяша под таким свирепым натиском немного растерялся, нахмурился. Открыл рот, чтобы выдать какую-то едкую гадость, но Антон не дал:

— Руку убери, — и сам отдернул, прерывая незначительный контакт.

— Слыш, — Рома тоже взбесился, — с тобой по-нормальному общаются, тяжело быть вежливым? Так щас научим, нам не сложно.

— Ребят, хватит, — Полина хватанула рукой Антона, а по двум другим чиркнула глазами с явным укором. Отстаньте, мол, не видите, он не в духе.

— “По-нормальному” говоришь… Не знал, что пиздиловки за школой это вид общения, — сухо процедил парень, вставая с пригретой пластмассовой поверхности. — Пойду-ка я, Полин, а то, чую, — острый взгляд на Рому, — меня сейчас начнут обучать новым словесным оборотам, а я…

— Ой, ладно тебе, — рассерженно выпалил Рома, — не будем мы тя пиздить, не дрейфь.

— Я не боюсь, — Антон твердо смаковал каждое слово, сжимая кулаки. Его ледяной, как Арктика, взгляд все еще вживался в янтарь напротив. Как две противоборствующие стихии, они стояли с минуту и просто мерились терпением. — Пока, Полин.

И Антон побрел прочь, не оборачиваясь на какие-то колкие оклики со стороны Бяши.

Вчера он явно перебрал с угощениями, голова гудела, не давая сосредоточится на чем-то одном. Если бы он сейчас сошелся в поединке с Пятифаном, потерпел бы позорное поражение — конечности плохо слушались, а сердце чуть что путало свой ритм. Ретироваться было здравым решением, они потом еще встретятся, он был в том уверен.

А пока ему нужно зализать послевкусие бурной ночки.

— Ебать он трусиха, конечно, — бурят все еще не верил, что пацан смылся, ожидал, что тот где-то за углом и сейчас, после какого-то правильного замечания выскочит и продолжит словесную перестрелку.

Но никто не выходил.

— Ну вас, — Полина обиженно насупилась. — Он говорил мне, что очень плохо себя чувствует, еле пришел сегодня. А вы вот так…

До Ромы произошедшее дошло со страшным опозданием.

Опять этот хер сбежал, унесся от него.

Неужели, его можно разговорить, только во время драки? Эта мысль вскипятила не на шутку.

Ну, что за кадр?!

С ним просто хотели пообщаться, наладить контакт, понять, в конце концов, кто он такой и что здесь забыл, но нет — королева драмы Антон Петров решил, что правильней будет просто дать деру. Как какой-то трус, действительно, но это не вызывало злорадной насмешки, это злило, потому что такая неуловимость создавала чертов спрос.

Рома скупо выдохнул. Вот они — крайные.

Не зря еще батя, когда был на свободе, рассказывал, что окололесные жители всегда только и делают, что создают вопросы. Ничем плохим, вроде, не занимаются, но бесят страшно. И всегда что-то темнят. Как один, каждый. Это оказалось очередной печальной правдой, выброшенной из уст хмурого отца.

— Бля, Полинка, — Пятифан извинительно развел руками, — мы не хотели так, он сам сыбаса дал.

— Ага, я поняла уже, — девушка скривилась, будто, лимона съела.

— Да он вообще мутный какой-то! — Бяша тоже был немного не в ладах с сложившейся ситуацией. — Кто ж знал, на?

— Никакой он не мутный! — воспротивилась девушка. — Он очень интересный и умный молодой человек!

— Ага, и по ночам он шляется в поисках философского камня, на, — загоготал бурят, обращаясь больше к Роме.

— Нет, он художник, — Полина фыркнула и уже собиралась уйти, вслед за Антоном, но решила раскрыть одну щекотливую правду напоследок: — К слову, Пятифан, если бы не ваше отвратное к нему отношение, он бы взял тебя в модели. Сам мне так сказал.

На самом деле, Морозова точно не знала, что произошло между этими тремя дураками, но ей вдруг так сильно захотелось ткнуть Рому в его хамоватость.

Ее слова не были обманом, Антон выказывал желание нарисовать буйного знакомого, но как-то потерялся, стоило Поле открыто предложить Пятифану эту идею. Было бы здорово, стань они все приятелями, но она не уверена, возможно ли такое, раз уже произошла “ситуация икс“ (злободневная драка).

Хотя с Ромкой бывали всякие случаи, но вот Тоша. Он точно не такой, гордость не позволит ему так легко отделаться от неприятных воспоминаний.

— Чего-чего он сказал? — хулиган не скрывал своего любопытства. Вот те на! — уже второе пор��зительное открытие о белокуре за день.

— Антон считает тебя красивым и хотел бы нарисовать, — пояснила девушка. — Но ты, Рома, дурак, поэтому не видать тебе халявного портрета!

Бяша громко рассмеялся.

— Он че педик, на? — тот не мог успокоиться.

— Тихо ты, — цыкнул на это старший. — Че, прям так и сказал?

Эта новость по-странному потешила Пятифана.

Он не считал себя уродом, но никогда бы не подумал, что сумеет вдохновить художника на новую картину. Интересно, что именно в нем разглядел этот пройдоха?

— Ну, да, он, как бы, ищет вдохновения сейчас, вот и поделился, что ты в целом подходишь для какой-то из его будущих работ, — Полина не считывала странный подтекст, с которым можно было понять ее слова, а вот бурят только пуще расхохотался.

— У него, однако, на, специфические вкусы!

Рома отвесил ему замашистую оплеуху.

— Все, пошли, блять! Знаток херов.

Бяша протяжно заскулил, но послушно побрел в сторону туалета, вслед за повеселевшим другом.

Оказавшись в пустом, застланном потужным запашком, помещении, шатен обратился к помутневшему зеркалу, разглядывая себя.

Нет, он точно не урод, даже каким-то неказистым назвать нельзя. Хорошо сложенный, грубоватый портрет из Ромы точно можно было навоять.

Красивый, значит, подумал он про себя, усмехаясь.

Антон тем временем продолжал дорогу домой, поскорее к Оле. Он обещал ей зайти за печеньем в ближайший продуктовый и глянуть вместе новый диснеевский фильм.

Это был один из этапов возвращения к себе доверия со стороны маленького чуда.

Парень наблюдал за собой странную ленцу, которая начала настигать его, стоило ему оторваться от мракобесных сладостей.

Для спокойствия у него в кармане сейчас покоилось пару штук, вдруг, увидит нечто интересное и понадобится верным образом осмотреть открытие.

Если бы только не чувство вины и колючий стыд, он бы давно умял все содержимое подаренного мешка, но к Олиному большому счастью, брат еще не совсем окочурился со своими вечерними компаньонами.

Днем, без щемящей радуги вокруг, он не улавливал большу́ю суть в происходящем.

Даже встреча с Пятифановым и тем буряткой не виделась ему чем-то уж очень интересным. Ну, случилось и случилось, придется, да, теперь подумать, что с ними делать при следующем рандеву, но в общем-то — ничего особенного.

Он вглядывался в черты прохожих, и все они оказывались до печального безлики, одинаковы. Наверное, раньше это не так бросалось в глаза из-за того, что он не знал прелести цветного мира.

Но, вкусив этот запретный плод, тяжело не проводить прямые параллели и к ужасу понимать, что ночью, под клыкастыми пиками елей и сосен ему куда лучше, чем здесь.

Антон лишь грезил сбежать от пустой рутины, но она оказывалась в разы быстрее.

Как в тумане парень зашел в магазин, хватанул нужную упаковку и еще пару других (Оля никогда не наедалась одной пачкой), вышел, оплатив покупку, затем пересек последний переулок и попал на тропу к родной Крайней.

Застыл перед самой дверью.

Подумал.

Закинул обе конфеты из кармана себе в рот.

Сестра встретила его широкой улыбкой, на которую он уверенно ответил тем же. Схватив хрустящее лакомство, она ускакала к себе в комнату на второй этаж, предупредив, что ждет две большие кружки зеленого чая “с цветочками”.

Антон порхнул на кухню, озаряясь великодушным оскалом.

Усадил чайник на старую комфорку и принялся искать “чай с цветочками”. Он вообще точно не знал, остался ли сбор с жасмином, который так рьяно обзывала сестра.

Но надо было найти.

Лениво перебирая полки пьяными руками, он то и дело хихикал, глядя на смешно скукурузившийся пакет риса, а потом вообще откуда-то сверху свалился силиконовый подстаканник прямо на его лицо. Как кальмар, обхватив бедного Антона за очки, проклятая подставка не давала ему свободы.

И тут он услышал, что кипит чайник — надо было спасти бедную посуду от болезненного ожога в области зада.

Что же делать, как помочь чугунному другу? Антон скинул с себя окуляры и принялся стаскивать носатый кипятильник. Черт, он чуть его не потерял!

А ведь надо еще найти заварку.

Парень так задумался, держа друга полотенцем за изогнутую ручку, что не заметил, как вслед за подстаканником вывалилась та самая пачка травяного сбора.

Судьба ему благоволит!

Он радостно поставил носатого на пол, схватил шуршащий пакет и, быстро справившись с заполнением стакана, собрался залить все кипятком.

— Бля, где чайник, — пробурчал он, озираясь. — О, нашел!

Пара плавных движений, немного ловкости рук и вот он: напиток богов, зеленый чай “с цветочками”! Странно только, они вроде белые должны быть, а эти какие-то синие, да и сам чай какой-то… синий. Наверное, таким он и был, Антон ведь не знает точно.

Но зато теперь он уверен, что зеленый чай — синий.

Подцепив кружки, Петров полетел в комнату к сестре.

— Брат, это че? — какой-то больно знакомый вопрос.

— Чай с цветочками, — невозмутимо ответил он.

Оля с недоверием посмотрела сначала на пурпурный замес, затем на брата. Поняла, что он явно не вдупляет проблемы и сказала, что сама все переделает, пусть он садится куда-нибудь. Антон такому раскладу только рад был и, отдав все девочке, разлился по мягкому пружинистому старичку креслу.

Хорошо.

← предыдущая

→ следующая

#тихий омут

0 notes

bas-kol-bas · 9 months

Text

***

Никогда еще Оле не было так страшно.

Сердце ухало, стоило ей обратить свой взор обратно на пестрящие полотна. Брат не работал в цвете, только изредка, советуясь с ней. Каждый его своенравный творческий шаг согласовывался с младшей сестрой.

И она бы никогда не подумала, что в затворах головного мозга у Антона сидит такое.

Куски плоти развалились по ткани, источали фантомный аромат своими точными деталями. Глаза мертвых лиц смотрели точно в душу, выцарапывали глубокие борозды на нежных ее очертаниях. Все, что было на картинах гибло, умертвлялось и сохранялось в своем состоянии, незыблемо и мерзко.

Чьи-то дикие морды усмехались свысока, оценивали детский героизм и одерживали моментальную победу в гляделках. Оля не выдерживала их прямого давления.

Ее отталкивало все, что она наблюдала.

Антон хрипел и по-детски невинно смеялся, да такого просто, что сестра не узнавала его в новой, неизвестной доселе, форме.

То состояние, в котором он нашел вдохновение в этот раз нельзя было назвать никак иначе, кроме как безумие.

Полное и всеобъемлющее.

Девочка боялась, страх хватал ее за голени, щекотал загривок. Она не хотела быть рядом с таким братом, ее влекло выблевать эти воспоминания. Дело было даже не в картинах, а в том упоении, с которым брат исполнял их.

Оля в жизни не испытывала отвращения к старшему, даже когда тот приходил весь в грязи и ссадинах или когда плакал на руках у матери, ища поддержки после очередного избиения.

Сестра тогда лишь закусывала щеку и думала, как может помочь ему, как может соучаствовать в желанном всей семьей спасении несчастного ребенка из лап обидчиков.

Но сейчас, смотря на сияющие нагим возбуждением глаза, на трясущиеся руки, что смахивали холодный пот со лба, Оля честно призналась себе — брат ей противен, как и его новый художественный репертуар.

Он точно гордится проделанной работой, пока она содрогается от ужаса.

← предыдущая

→ следующая

#тихий омут

0 notes

bas-kol-bas · 9 months

Text

Нет огня, но мы горим

Бэды мира это мимо Половина для меня Половина после дыма Нету дыма без огня Я тебе не говорила Половина для тебя Конец мира отменили Остановится земля Так хочу остаться В бесконечном танце Раёк

Его жалкий видок перепугал Олю.

С самым несчастным лицом девочка, как ужаленная, носилась по дому и пыталась хоть как-то облегчить страдания брата. Тот в ответ лишь тихо благодарил сквозь шипение от перекиси у себя на лбу или руках.

Не пристало художнику махаться у школы — вон, как костяшки себе раздербанил, еще пару таких разов и станет светлой версией Пятифана.

Марево сладостного впечатления красотой юного маргинала после драки, как рукой сняло. Больше Антон не считал темный свирепствующий взгляд чем-то притягательным, он откровенно боялся такого напора чистой силы. Вспоминал с опаской бетонные руки на своем лице и асфальт под задом.

Это был болезненный, жалящий ссадинами жизненный урок, который он — Антон — принял с опущенной вниз головой.

Признал, что слабее.

Вряд ли когда-то еще он захочет встречи с главным проспектом боксерского клуба.

Он не был пугливым донельзя, и это сыграло с ним злую шутку. Крайне беспечно было полагать, что амбал, всю жизнь вгрызающийся в глотки врагам и бельмом выжигающий свое имя у любого противника, вдруг встретит Антошку и просто так, на одном доверии, примет его со всеми подноготными.

Теперь его выходка на экзамене выглядела как-то жалко даже, будто, он пресмыкался пред величием великого Пятифанова, но тот с барского плеча навешал ему пиздюлин и был таков.

Валясь у себя на кровати после ужина и долгих расспросов сестры, Антон твердо, насколько ему хватало душевных сил, решил, что с самодуром ему лучше не видеться никогда. Тот просто не хотел, не имел достаточных доводов, чтобы услышать новичка и понять его.

Пускай, картины не получатся столь же амбициозно-реалистичными, как хотелось бы, но у Петрова еще был шанс написать групповой спортивный портрет или погулять с Алисой.

С ней-то найдет за что зацепиться.

Прочитав его мысли, вселенная вновь решила немного поиграться с ним — подсунуть самое желанное в самый неожиданный момент.

В окно постучали.

Нехотя парень медленно поднялся с пригретого ложа, хлопающими щелчками разминая запястья. Одним пальцем отодвинул темную штору, подцепив тюль. Он искренне желал, чтобы под окном стояла рыжая чертовка, а она там и была.

Медленно вдохнул носом спертый воздух закрытой комнаты.

Не одна: рядом красовались еще три человека и те тоже в уродских полу-картонных полу-пластиковых намордниках.

Квартет из гиббонитсых, нескладных фигур салютовал человеку в окне, подзывая спуститься.

Антон почувствовал, как ком подступил к горлу.

С Алисой все было как-то проще — она обаятельная и все-таки девушка, а среди этой троицы даже если и были женщины, то порядком помотанные жизнью.

Он нервно махнул им в ответ и развернулся в сторону выхода, в последний раз решаясь точно-ли ему необходимо провести ночь именно с НИМИ. Оля уже давно провалилась в глубокий сон, выступающий катализатором сегодняшнего стресса; за нее брат не переживал, а вот за себя…

Размеренное преодоление лестницы гулом отдавалось в висках.

Шаг за шагом Антон все глубже и глубже погружался в тернистую топь сомнений. Вот оно, за дверью — долгожданное веселье после утомительного вторника, но он все-равно боялся.

Понимал головой, кто эти люди на самом деле. Мама ведь от них убежала? Или от кого-то другого из этой шайки?

А, может, это вообще иные персонажи, которых даже никто в виду не имел, это просто совпадение.

Мысли, мысли, мысли.

Они все крепче сжимали тиски вокруг запястьев, мешая продвигаться к замкнутой входной двери. Антону было страшно, даже страшнее, чем с Ромкой.

Тот-то хоть человек, а эти… кто они вообще?

— Тош, ты чего копаешься? — голос рыжей прохвостки вывел его из болезненной летаргии. — Выходи скорее, я познакомлю тебя.

С кем именно она собирается его знакомить, та конечно-же не уточнила, да и зачем, он ведь видел тот недо-зверинец.

Ничего не ответив, парень решил таки пойти на произвол судьбы.

Этот шаг в бездну либо обожествит его, либо загонит в такую чащу, из которой он уже никогда не сумеет выбраться. Адреналин хлестал трясущиеся руки, колени отзывались тупым шумом. Обуваться было томительно тяжело, шнуры то и дело норовили выпасть из непослушных пальцев.

Хотел Алису — нате распишитесь, а в подарок вот вам еще свора лесных животных, которые нет-нет, да растерзают бренное Антошкино тельце.

Он ощутил себя бесконечно маленьким, когда выходил из дому и запирал за собой дверь.

На него пялилось несколько пар диких окостенелых огней. Они проедали ему череп, заглядывали в самое нутро и распирали изнутри, не давая приток воздуха к горлу. Антон пялился в ответ, щерясь и старательно пытаясь выдать ужас за каменное недоверие. Получалось у него из рук вон плохо, но гости об этом умолчали, вспоминая с легкой ноткой ностальгии, как сами когда-то стояли также.

— Антош, это мои друзья, — лисья морда оказалась давяще близко к вспотевшему холодом лицу. — Смотри, вот это, — тоненькая лапка-ручка указала на низкорослого худощавого, кажется, мужчину, одетого в тряпичный светлый наряд, спускающийся волнами рукавов до самой земли, — наш Со́ва. Это, — палец сдвинулся левее, направляя взгляд на тучного, большегрудого долговяза с широкими кулачищами, — Мишутка.

“Мишутка” приветливо замахал ладонью размером с лопату и огни в прорезях жуткой, улыбающейся во все тридцать два, маски засияли чуть ярче.

— Ну, и твой тайный поклонник, — девушка заговорщицки глянула на Антона, а затем тыкнула в самого правого, стоящего чуть поодаль ото всех, высокого парня с седыми, как пепел волосами, — Волчик.

— П-привет, — Антон как мог выдавливал из себя улыбку, но выходил какой-то кривенький неуверенный оскал.

Собраться с мыслями ему больше всего мешал этот самый анонимный воздыхатель: огни в его маске возгорались с каждой секундой все сильнее, заставляя ноги терять опору. Взгляд, как будто тот постоянно целился, — меткий прищур, даже у Алисы не было таких кровожадных ноток в дырах наличника.

Ночь стала еще темней, облака давали дорогу табуну молодых звезд, сквозь уходящие тучи просочилась обманщица желтоглазая, полная в своем самом лучшем обличии — Луна.

Алиса чем-то походила на этот блинчик в небе — про себя заметил Антон.

— Будем знакомы, — ответил первым на его жалкое приветствие Сова, протягивая грязный рукав для рукопожатия. Парень отвечал ему слабо, пока тот активно тряс их скрепленные руки.

Тут подлетел серый Волк и оттолкнул дряхлого Сову от Петрова.

— Ты ему руку оторвешь, мудак лупоглазый! — голос резкий, как рев мотора какого-то нибудь старого мотоцикла, в нем чувствовалось что-то по-юношески дерзкое и оторванное.

Наверное, он был чуть старше Антона, лет так на пять или меньше. Но габаритами гораздо превышал младшего. Его скромные сто семьдесят восемь шли в никакое сравнение с двухметровостью дикого зверя, что сейчас возвышался над бедным Совой. — Ты в поряде?

Белокурый на это лишь рассеянно кивнул, пытаясь разобраться, что за отношение такое у Волка. То ли какое-то по-собственнически злое, то ли непреднамеренно неуклюжее.

Миха же не выдал ничего членораздельного. Он разговаривал на каком-то своем угрюмом наречии, иногда косясь огнивами в сторону Алисы, ожидая одобрительного кивка.

— Ну что, мальчишки, покажем нашему новому приятелю, что такое свобода? — ответ на этот не обещающий ничего хорошего вопрос, скорее всего, был подготовлен заранее.

Волчик все еще не отходил от парня, поэтому первым, кто схватил его за руку был именно он.

Крепкая сухая ладонь обхватила другую: никчемную и мокрую. Белые точки уперлись в напуганные голубоватые омуты, мигая ласковой рачительностью. Парень не решился отстраниться от крепкого тела и под руку отправился туда, куда вели его звери.

За всю дорогу они не проронили ни слова, лишь лисица иногда что-то обговаривала с Михой на чужом языке. Это даже не язык был, а какое-то блеяние младенца, только из уст огромного верзилы.

Встреть Петров такую картинку где-то в кино, ухмыльнулся бы, но когда ты сам прямой участник лесного паломничества, смеяться можно только если от собственной беспомощности...

— Антон, — Сова опять подлетел к нему, игнорируя волчьи искры, — ты чего такой нелюдимый? На, конфетку, — и достал из затворов бесконечного рукава пару батончиков.

Парень принял их, но есть не решался.

Звери, как только подношение оказалось у новичка в руках одновременно напряглись в долгом ожидании. Каждый думал о своем. Петров до одури боялся их разочарования, так что поспешно проглотил одно приторное тельце. Лишь в момент счастливого окрыления он наконец вспомнил, почему так страстно желал увидеть Алису.

Все тело стало легким, голова поднялась навстречу свежему ночному ветру. Он покрепче ухватил чужую руку и вышагивал уже гораздо уверенней.

Общество чужаков его более не смущало, он наконец обрел цвет в своих блеклых глазах.

Зверинец одобрительно захмыкал и все по очереди начали повторять обряд за Антоном.

Время меняло свой ритм, то замедляясь, то набирал бешеный оборот.

Какие-то незначительные детали крепко засели в голову: то, как волк развязно обхватил парня за талию или как прикусил ему мочку уха, чуть приподняв маску. Тогда Антон увидел щетинистых подбородок и острый оскал, такой приятный в этой красочной суматохе.

Казалось, небо обратилось сумбурным калейдоскопом, каждая звезда обрела собственный оттенок и пыталась вытиснуть соперниц.

Петров разглядывал небосвод так долго, что даже не заметил, как они достигли цели.

Это было каких-то исполинских размеров кострище. Несколько крупных бревен чернели трещинами, давая пищу искусственному ярилу. Языки пламени доставали до самых колоритных небесных выскочек, переигрывая их в яркости и значительности. Куда-то вдаль уносились мясистые светляки пепла, разлетаясь на ветру и обжигая кожу.

Никогда Антон не встречал такой громадины и все опасался, что сейчас огонь заденет одну из хвойных лап и вся тайга погорит, оставив за собой лишь обугленные пеньки.

— Каждый из нас, — начала Алиса, смотря исключительно на новенького, — проходит посвящения. Это как на Масленице, — пояснила она, — только гораздо круче. Сов, подай-ка мне.

Светленький полу-заметный паренек (только сейчас Петров увидел, что у того бледно-рыжий волос) поднес к изящным рукам какое-то странной формы папье-маше.

Это была очередная маска.

Сдерживающий намордник, как казалось Антону. Он видел много неприятного в этих аксессуарах.

Во-первых, именно из-за них он, по сути, здесь единственный не инкогнито, во-вторых, это уже вытекает из первого, — он не может увидеть ничье лицо. Он бы с таким удовольствием поразглядывал сейчас лисицу или Волка.

И вот ему передают заячью морду, неприятную, шершавую.

— Мы можем показать тебе целый мир, Антон, — прошептала девушка, не отрывая от него золотого взора. — Сделаем хоть десять шагов тебе навстречу, но первый, — она многозначительно кивнула на маску, — всегда за тобой.

— Давай, Антон, — подначивал Волк со спины своим рычащим баритоном, — у нас еще целая ночь впереди.

Почему-то эта фраза смутила никогда ранее не тронутого флиртом Петрова. Из всех зверей его симпатиями понемногу овладевал Волчара, пока лиса смиренно сдавала позиции.

Может, у них план такой был: разузнать о его предпочтениях и соблазнить? Хотя о своей ориентации он не рассказывал никому, даже друзьям. Во много оттого, что никто и не спрашивал, а какого-то внутреннего конфликта он тоже не испытывал.

Его в равной степени привлекали и парни, и девушки — так как-то с детства пошло, но не обремененный ранними необдуманными влюбленностями, парень так и не смог хотя бы раз походить с разбитым сердцем или носом — если предмет обожания вдруг оказался бы гомофобным.

Так просто само вышло, и никого это не волновало, ведь прецедента об это думать не было.

Но вот сейчас прецедент появился.

Что за взгляды ему кидает седой громоздкий юноша?

Это была его первая еще не до конца сформировавшаяся шальная интрижка за шестнадцать лет, где интерес был вполне взаимный.

Осознание того, что он сейчас держится меж двух миров: старым — скучным и одиноким, и новым — завлекающим и интересным, ударило с силой.

И, не глядя на внутренние распри, он таки нацепил странноватое украшение на физиономию. Чувствовал он себя глупо, если честно, но радость от испытанного опыта быстро заглушила нарастающий стыд.

— Вот, теперь можем прыгать, — девица подхватила Антона под локоть, с другой стороны примостился серый.

Миха и странный мальчишка Сова, похожий на Пьеро, отошли от огнища, давая возможность разбежаться.

Сцепившаяся троица тоже отдалилась на необходимое расстояние и со всей прытью понеслась на сверкающую разинутую пасть. Петров уперся взглядом в размытое от жара очертание леса, затем волнующий миг и — он взмыл в воздух, крепче сжимая руки новых друзей.

Дыхание сперло, а сердце перевернулось. Антон умело дерзил всем былым законам мироздания, захваченный в веру необъятного могущества.

Он горел, горел синим пламенем свободы.

Это был не просто прыжок — это самая настоящая инициация, которую он успешно прошел и теперь мог считать себя полноценным участником чего-то великого. И поведение зверей подтверждало его напыщенность — где-то там, внизу, одобрительно ахнул Сова, а медведь рыхло гоготал во всю глотку.

Вот он — фурор.

Дальше тело вело его само. Он помнил, как проглотил еще несколько сладостей и понесся вокруг горячего света с остальными.

Все кружилось и смешивалось в счастливые пятна цвета.

— Антон, ты ведь знаешь, что сердце этого места — знойная Тайга, — уши слышали Алису, но глаза не видели.

— Ага, — легко ответил он, даже не вслушиваясь в ее речь. Сейчас он плясал, схватившись за Волка.

Было так легко и хорошо.

— Тайга принимает лишь достойных, и я уверена, что ты один из них, — продолжила девушка, обнимая его со спины. Шею обдало теплым дыханием. — Ты должен стать нашим. Нашим Зайцем.

— Кем-кем? — он смеялся.

— Скоро мы познакомим тебя с Хозяином. Он все тебе расскажет, — девушка, кажется, отодвинула маску куда-то выше и лизнула горячую шею. — Скажи, ты любишь целоваться?

— Очень, Алиса, — все еще смеясь.

Девица хмыкнула и посмотрела на кого-то, подавая своей хитрой ухмылкой знак, давай, мол, давай уже.

Податливо приблизившись к Волку, он только чувствовал, как ему задирают маску и затаскивают в мокрый, сладострастный поцелуй. До-олгий.

Антон уже когда-то целовался, вроде, с девочкой. Ерунда полная по сравнению с тем, что он испытывал сейчас, плавясь не то от горячего марева, что заливало мутью все созерцаемое, не то от крепких рук на шее и пояснице.

Ужасно грязно, еще и при других, но они, будто, не стеснялись их, а, наоборот, радостно улюлюкали.

И как давно Волк — его тайный воздыхатель?

Спустя тысячи и тысячи лет в туманном опьянении парень отлип от чужих губ, увлекая возвышающегося танцевать. Странными, неритмичными движениями они передавали нотное грамотейство, лишь им двоим известной песни.

Интимно и очень ярко.

Только в таком состоянии ума можно было достигнуть настоящей любви. Антон знал, что уже полюбил этого мужчину. Таким, каким видел его сейчас — диким и бесцветным, даже под действием какого-то психоактива. Танцующим вместе с ним, обнимающим, успокаивающим все его тревоги.

— Алис, — чуть замедлившись обратился он, — я могу одолжить немного конфет?

Девушка улыбнулась.

— Конечно, — и, ничего не спрашивая, передала ему пузатый махровый мешок. — Возвращать не обязательно, — захихикала он.

Далее он помнил смутно. Последнее его воспоминание — чувство полета, чистого мгновения свободы.

А потом темнота.

Антон брел домой с сияющей улыбкой, достающей до кончиков ушей.

Встреть такого агрегата кто-то из жителей Старого города, испугались бы до смерти и зареклись больше никогда не соваться ночью на проклятую Крайную.

Он был взбудоражен, окрылен новой идеей — сейчас он точно знал, как закончить все свои картины.

Умопомрачительные танцы всплывали колющими глаза вспышками и парень точно знал — он еще вернется к ним, снова нацепит дурацкую заячью личину, которую сейчас крепко держал. Мешок, отданный Алисой он прижимал к себе, обдумывая, сколько времени ему понадобиться, чтобы закончить все, что запланировал.

Ввалившись в свой дом и даже не пытаясь не шуметь, Антон оглядел жилище — все такое же монотонное, холодное.

Он быстро поднялся к себе и, не теряя ни секунды, разбросал вокруг все необходимое и принялся работать.

Мазал, стряхивал брызги прямо на холст, выливал краску. Цветного акрила страшно не хватало, но работать в ограничениях оказалось даже увлекательно. Если бы прошлый Петров знал, что так обернется его судьба, он точно бы затарился основательней.

Но, к счастью, на нынешнего все свалилось, как снег в начале мая.

Работа с зайцем и лисой возымела новых героев, теперь целых пять фигур пялились на зрителя. Своими горящими дырками они сверлили смотрящего.

Аж кровь в жилах стынет.

Далее несколько этюдов с волком, это обязательно. Один полноформат, где у мужчины приподнята маска, стоит подумать над названием. Антон писал и писал, не обращая внимание на время. Развитая скорость не могла быть сбавлена, он хотел успеть на все свете.

И, кажется, выходило.

Нельзя точно сказать, сколько именно неоднозначных работ Петров закончил той ночью, сколько дурацких конфет он поглотил, не задумываясь.

Сам он сумеет сосчитать гораздо позже.

Проснулся Антон под пронзительный крик младшей сестры. Она что-то испуганно бормотала, глядя на одно из творений старшего.

— Брат, что это?!

← предыдущая

→ следующая

#тихий омут

0 notes

bas-kol-bas · 9 months

Text

"Похоронный" раунд-кик

На тебе сошелся клином Этот белый свет Ах, святая Магдалина Я не твой клиент Я возвращаю сдачу И пусть никто не плачет Ни от кого не прячусь Я не могу иначе Би-2

С их последней встречи с белобрысым прошло немного-немало — неделя.

Они больше не пересекались, даже в зале того видно не было. Похоже, парень скрывался и очень успешно, хочется заметить.

Точно, где он жил они с пацанами, так узнать и не смогли, потому что на этой проклятой Крайной все дома жуткие и тревожить лишний раз местных им не хотелось.

Но вот, что еще странно — закидоны чужой банды прекратились, не набирали обороты, не провоцировали, нет. Вспышка вседозволенности потухла так же быстро, как разрослась. Рома не знал наверняка, какого рода это временное снисхождение, поэтому ослаблять бдительность не собирался.

Сегодня свершился ужасающе-великий день — экзамен по математике.

Он ненавидел точные науки всей душой, это еще с началки пошло, после того, как злобная, похожая на жабу, классручка по-матерински отчитала бедного мальчишку при всем классе после его громогласного фиаско в попытке запомнить разницу между двумя галками “больше-меньше”.

Тетка гортанно скрежетала противные “посмешищ-ше”, “бес-с-столочь” и так далее по списку.

Ее счастье, что это был четвертый класс, ведь после Рома основательно занялся боксом и благородным принижением чужой значимости. Эти два ремесла шли как-то рука об руку, не отлипая.

Физическая сила, особенно, в ранней молодости, дает вкусить плод горьковатого всемогущества, поэтому жаба могла невзначай столкнуться с яростным неистовством юного ума.

Ее могли бы послать нахуй, если проще.

Как порядочный разгильдяй с признаками мании величия, Ромка не готовился от слова совсем. Еще в начале года, пока другая алгебро-геометрическая мерзавка с лошадиной челюстью что-то блеяла про “важность и значимость в будущем” данного события, он с парнями втаптывал морды очкариков с параллели, ибо те как-то громко свиристели рядом.

Но он не переживал.

Запоздалый испуг от собственной беспомощности настиг его лишь при пустом взгляде на свой именованный бланк.

Да он же ничерта не знает!

Парень машинально оглянулся, ища поддержки в чьем-то выражении, может, есть те, кто пронес спасительный список ответов куда-то в бочек. Но все вокруг лишь окатили его безразличным спокойствием.

Рома так бы печально и просидел за своей одинокой партой, если бы из ниоткуда не вылез старый приятель.

— Здравствуйте, — голос блондина будто отскакивал от стен кабинета в духоте напряженной тишины.

На него поднялось множество любопытствующих пар глаз. Он опоздал, всего-то на десять минут, но ведь опоздал. И каждому по-своему было интересно, какая судьба теперь ждет горемыку ученика.

— Фамилия имя, — недовольно прошипела грозная тетка с непонятным баклажанового цвета вихрем волос, вздымающихся к потолку.

— Петров Антон, — он старался держаться естественно и пропускал мимо недовольство смотрящих. Понимал свою оплошность, но на то были причины.

Как он может быть виноват в том, что никто понятия не имел, в какую комнату его спихнуть, чтобы тот написал уже наконец дурацкий основной государственный.

— Садись на свободную парту, — пригласила другая, более хлюпенькая пожилая дама.

Тощей рукой она указала на место Рядом с Пятифановым, и лишь тогда до Антона дошло, кто еще есть в аудитории.

Ромка добродушно улыбнулся и кивнув в сторону единственного пустого стола рядом с собой. Он видел, как содрогнулся белый, когда встретил прожигающий насквозь холод его диких глаз, и это немного раззадорило. Теперь среди них на одного лоха больше, и Пятифан, ко всему прочему, не на последнем месте в воображаемом рейтинге.

Получив в руки папку с заданиями, Антон послушно опустился на указанное место.

Расчерченная печатными буквами и цифрами бумага шуршала в его руках, пока он раскладывал листы в нужном порядке. Звучала сама процессия непозволительно громко.

Он все еще чувствовал кожей как его ощупывает мокрой стужей чужой взгляд, и в такой, и без того стрессовой ситуации, скрыть волнение получалось очень плохо.

И как печально, что Рома видел с самых первых рядов это немое представление “сдохни или умри”, внутренне ликуя, не подавал виду.

Смотрящие, кажется, успокоившись касательно новопришедшего, продолжили заниматься своими прямыми обязанностями — баклажановая ведьма заполняла ведомость, а скелетонша ритмично гремела костями, расхаживая по классу.

Антон пробежался по первым номерам и, ничего не записывая или перепроверяя в черновиках, проставил черной пастой ответы. Далее быстро подготовил решения для оставшихся задач первой части.

Он щелкал однотипные номера, как орешки — не зря шлялся на допы и докапывался до товарища технаря.

Минут двадцать работы и он закончил.

Парень скривил губы, вновь ощущая пылающее наблюдение за собой. Даже те две тетки не вызывали столько отторжения, как этот хрыч с соседней парты. Он обратился корпусом к своему недо-фанату и вопросительно выгнул бровь.

В ответ получил ровным счетом ничего.

Тут он опустил взгляд на Ромкин вариант и странное сомнение закралось в его голову.

Абсолютно нетронутые бланки и задания, разбросанные по всей парте, что-то напоминали ему, Петров опустился к себе в листы, затем еще раз на чужие.

Да у них же один вариант!

При чем даже простые арифметические номера совпадают. Как эти две клячи вообще умудрились посадить их в один класс, да еще и рядом друг с другом? Во, дела.

Антон правильно понял незаполненность распечаток и решил, что сегодня побудет благородным рыцарем спасителем. Возможно, даже получится чуть смягчить отношение шатена к себе.

Он очень выразительно посмотрел на соседа и, до последнего не отводя с карих глаз свои, попросился выйти.

Рома терпеливо ожидал, что именно вытворит этот чудик.

Про их варианты он еще не догадался, но примерно прикидывал, что намутит белобрысый. Неужели его жопу сейчас прикроет тот самый бегун-прыгун, которого они с Бяшей гоняли по крышам пол ночи? Топор войны что-ли зарыть так решил.

А, впрочем, оно и не важно, даже если ответы окажутся правильными, Рома не собирается с этим математическим гением дружбы водить.

Больно мутный тип.

Мало того, что крайный, так еще и хер пойми, что он делает то тут, то там. Как наваждение какое-то, а не человек. Захочет — свидится, а коли нет, то днем с огнем не сыщешь. Антон был единственным с всего города, кого компания Пятифановская не встречала случайно на улице, в магазинах, на тех самых турниках около озера.

Он даже как-то утром туда приходил с Бяшей, предполагая, что теперь белобрысый будет тусить здесь, чтобы не пересекаться в зале, а нет.

Бред, блять, он же не сидит дома целыми сутками? Или сидит…

Антон вернулся и, усевшись на свое место, под партой показал ладонью двойку-пис. И невозмутимо продолжил дальше заполнять решениями черновик теперь уже достаточно сложных, нетипированных задач. Быстро выводил цифры и черточки на клетчатом листе, вообще никак не обращая внимания на своего горе-агрессора.

Вот опять.

Нужно — так посмотрел и что-то даже сделал, а потом все — ты умер для него.

Рома выждал какие-то пятнадцать минут и вышел в туалет, заскочил во вторую кабинку и обнаружил слева от унитаза небольшую надпись ответов. Вся первая часть экзамена, как ладони.

А щас реально будет на ладони.

Когда Пятифан зашел обратно в кабинет его недо-спасателя уже и след простыл.

Видимо, закончив вторую часть он поспешно сдал работу и смылся. Ну-ну.

Ответы по предварительной оценке Ромы в принципе подходили, и если бы он знал толк в математике, то как-нибудь по-умному сказал, что парень не промах, раз успел и свой вариант решить, и другим помощь предоставить.

Шустро переведя их с поверхности кожи на бумагу, он решил не тратить больше свое время и сдал все эти дурацкие листики толстой баклажановой тетке. Только оказавшись на свободе он закурил, смакуя каждый ядовитый вдох.

Где его одноклассники можно было только догадываться, они не обсуждали, где после будут собираться и обсуждать кто что написал, по всей видимости, никто особо и не задерживался.

Как не смешно признавать, но целостность головы Ромы сейчас напрямую зависит от того, наебал его белобрысый или нет. Внутренне он надеялся, что парень не настолько гнида, чтобы смеяться над ним в такой ситуации.

А вдруг?

Около ворот чужой школы стоял тот самый Антон Петров, скучающе вычерчивающий что-то ногой по асфальту. Выглядел так обычно, будто, только что не писал один из важнейших итоговых работ в школе.

Парень еще не заметил, что Рома его видит, поэтому последний решил воспользоваться преимуществом и тихо подлетел к нему тремя размашистыми шагами. Антон тут же встрепенулся и отвлекся от своего занимательного действа — разглядывания травы, проросшей меж щелей в бордюрном камне.

С минуту они просто глядели друг на друга; Ромка докуривал, а другой думал, как стоит начать разговор.

— Ты хуле бегаешь от нас, Антошка? — и здесь Пятифан его опередил.

— А хуле догоняете? — в тон ему ответил Петров.

И последовала еще одна долгая минута взаимного разглядывания.

Кулаки сами собой зачесались, когда шатен бросил подпаленный сигаретный окурок. Слишком беспристрастным выглядел этот беловолосый, будто, не он чуть не обосрался, когда увидел триумф Ромы тогда на ринге, будто, не он в страхе носился от них по городу.

Будто, не он по-мышиному тихо сидит у себя в конуре и не выходит на связь. Рома чувствовал, как начинает беситься.

— Вообще, это не риторический вопрос, — Антон склонил голову набок и сложил руки на груди. — Почему вы побежали за мной в ту ночь?

— Давай только долбаеба не включай.

А с чего вообще он решил, что хулиганье захочет разобраться в ситуации?

Ему, по сути, нет никакого резона просто не надавать Антону пиздюлей по первое число и оставить того в смертном страхе перед ним.

День был облачный, холодный ветер гулял по улочкам, иногда заглядывая в раскрытые форточки. Если он не ошибается, Оля говорила, что сегодня после двенадцати будет очередной ливень.

Глухой удар наждачным кулаком прилетел в челюсть вместе с первыми холодными каплями. Погода явно издевательски переигрывала настроение Петрова, добавляя драматичности моменту. О, господи, даже вороны начали гоготать где-то над ним.

Антон быстро распустил руки, тряхнул мутной головой. Он устоял на ногах и, пока враг уже замахивался для следующего удара, успел отскочить в сторону.

И на что он вообще надеялся, ожидая этого идиота около школы. На конструктивный разговор и мир-дружбу-жвачку? Серьезно?

Его акт доброй воли на экзамене даже немного не смягчил отношение к себе.

Антон принял удобную позу для продолжения драки и сумел заблокировать выпад в свою сторону, но атаковать ответно просто не успевал — перед ним профессиональный боксер, уже давно прошедший стадию дворовых непоследовательных стычек, в которой до сих пор оставался белокурый.

Хорошо, попробуем по-другому: он опустился ниже, намереваясь ударить в ноги и тут же встретил ответную реакцию, а затем хрякнул с размаху ногой. Метился в плечо, но зарядил точно в ухо. “Похоронный” раунд-кик работал, аки часы с любым соперником.

Но вот беда — Ромка пусть и зарычал от боли, но успел крепко схватить вражескую голень. Антон не придумал ничего лучше, как оторвать от земли вторую ногу и попытаться придушить соперника, но кулак, прилетевший точно в нос, вывел его из самоуверенной дремоты.

Защита, Петров, работай над защитой! — всплыли слова одного его друга.

Парень тут же потерялся и даже не заметил, как его с толчком отпустили. Он свалился на асфальт и тут-же сгруппировался, чтобы следующая плеяда ударов разной силы и направленности не достигла внутренностей. Он сумел вовремя вывернуться кувырком назад, вскочив на ноги.

Тело болело, но зато этот переворот помог прийти в себя, немного сориентироваться.

— Да пошел ты! — в сердцах выпалил Антон, сшмыгивая застоявшуюся в ноздрях кровь. — Я нихера вам не сделал.

Рома смолчал на это, но не двинулся навстречу, так что белый продолжил:

— Если ваша крыша какая-то приватная, или что, блять, то без хуйни — не буду там шляться, мне не сложно, — он развел руками как-бы примирительно.

Антон знал, что бывают, да, такие типы которым чем-то мешает наличие людей на крыше. Иногда это плохая звукоизоляция, но чаще просто пресловутая шиза и тупой принцип.

Стычки с такими товарищами заканчивались просто — говоришь, что больше ни ногой и появляешься там только при большой необходимости. Но смешно то, что никакой необходимости залезать на дом Пятифана у него не было — он стоял особняком и даже не смыкался ни с каким другим.

Просто в ту ночь его переклинило от Алискиных приколов. Так что этот конфликт, как думал Антон, решить довольно легко.

Просто недопонимание, которое в итоге привело их сюда.

Но стоящий напротив считал иначе.

Он злобно смотрел на живучего долбаеба и поражался тому, что он в таком состоянии умудрялся что-то пиздеть про какую-то крышу. Своя, походу, протекла, вот и несет хер пойми что.

— Че, блять? — только и сказал он. — Нехуй мне зубы заговаривать, акробат мамкин.

Непробиваемый!

Антон устало нахмурился и приготовился продолжить беспричинное сражение. И не зря — Рома накинулся на него и в этот раз дрался с большей свирепостью.

Первый удар достигнул виска, следом второй — снова в челюсть. Петров уже знатно выдохся, плюс шипящая боль после “асфальтного обстрела” не проходила. Противник верно считал его состояние и решил, как можно скорее закончить потасовку коронный хуком, как тогда в зале.

И Антон снова упал, ибо опереться ему было на не что. Это ведь не ринг.

Проволявшись на мокрой шероховатости какое-то время, он подал голос:

— Иди нахуй, — ловя лицом капли, процедил.

Хорошо, что он сегодня в линзах, иначе бы очкам пришел конец. Надо торопиться домой, а то Оля боится одна, когда такая погода.

Оппонент на это хрипло хмыкнул, но более ничего не сделал. Сам устал уже, поди, или понял, что ему больше не воспротивятся.

— Считай, что не убил тебя в качестве благодарности, — констатировал Рома, хотя не до конца верил, что его не обвели вокруг пальца.

Смерив в последний раз побежденного смеющимися глазами, он отошел и закурил, а затем вообще ушел, оставив Петрова дальше смывать кровь дождем.

Все тело тупили ссадины и кровоподтеки. С носа продолжала сочится алая гуща, бровь вроде рассечена. Про челюсть и ребра лучше промолчать.

Состояние походило чем-то на отхода от конфет, и невольно Антону захотелось вновь прогуляться с Алисой.

Сколько они не виделись?

А он ведь уже столько работ начал, их нужно было лишь дописать. Правильно дописать.

Тяжело поднявшись, он ощутил, как его окатывает самый настоящий ливень и, не теряя времени, поковылял к себя на Крайную.

← предыдущая

→ следующая

#тихий омут

0 notes

bas-kol-bas · 9 months

Text

Предубеждение

В глаза посмотри мне — увидишь ��ердце, там боль И каждый день мой летит, как ветер Напоминая то, что все-таки один С тобою мы разными глазами смотрим на мирМихей и Джуманджи

В какой-то момент, Оля не могла сказать точно, когда именно, она глубоко поверила в незыблемость братской защити. Это произошло, пожалуй, когда он ввязался в спорт, стал крепче, уверенней, тогда сестра увидела в нем действительно сильного, могучего человека.

Пускай, это было смешно для кого-то, но Оля могла часами доказывать одноклассникам, что ее брат — непобедим.

Именно эта дурацкая уверенность сыграла с ней злую шутку.

Проснувшись рано утром, она обнаружила брата спящим и не придала этому большого значения, но когда он не проснулся ни в восемь, ни в десять, начала понемногу закипать.

Завтрак она приготовила и себе, и ему, а этот жук просто отказывался просыпаться. Сопел себе мирно, да сопел, когда бы она не заглядывала к нему.

Журчащая тревога закралась в сердце ребенка, когда старший не просыпался уже за полдень.

Тогда она решилась его будить.

— Тоша, а, Тоша, — маленькие ручки цеплялись за предплечье брата. — Вставай, уже почти два часа.

Антон сморщился, пробурчал что-то неразборчиво и отвернулся к стене. Переживания сестры отступили, ведь брат живой, просто решил отоспаться на год вперед. Но так это оставлять нельзя!

Она запрыгнула на мягкий матрас, тот отозвался кряхтящим скрипом, и перекинув одну ногу, начала основательно трясти полуживое тело.

— Ан-тон, вста-вай, — тараторила она так громко, как только могла, смеясь в перерывах.

Парень сначала сопротивлялся, а затем резко вскочил, напуганный дошедшим до ушей острым шумом.

Сестра у него голосистая, добавить нечего.

Он недовольно посмотрел на нее, разлепив уставшие очи. Чувство, будто, и не спал совсем. Конечности ломило, а тяжелая голова гудела, как паровоз. Он попытался потянуться, чтобы отогнать пелену с глаз, но тут-же шикнул от боли и согнулся. Его еще и тошнило.

Ну, Алиса, ну, зараза! Подсунула ему “конфетку”, называется.

— Завтрак уже кучу лет, как готов, кстати! — сестра деловито спустилась и быстро вышла.

Состояние брата она заметила, но спросить не решилась, понимая, что он сейчас не в настроении обсуждать это. Опять в город выходил и свалился, небось, с какой-нибудь крыши.

Дурак.

Окончательно проснувшись, брат нацепил очки и свалился обратно на подушку. Разглядывая витиеватые узоры потолка, он потихоньку вспоминал, что вчера было.

То ли сон, то ли морок, но он больше не мог воспроизвести головой цвета. Точно знал, что познакомился с ними удивительно близко. И забыл. Все, как через какую-то поломанную кассету, всплывало отрывками.

Но вот, что осталось в его памяти — лицо одного из ночных преследователей.

Резкая линия челюсти, чуть вздернутый к концу нос и самое главное — хищные и жесткие, как сталь, глаза, что с пылающей ненавистью смотрели на Антона.

Он мельком разглядел эт��х двоих, когда его только заметили, и насчет другого мог сказать только то, что он бурят. “Китайчик”, как сказала сестра.

Но того, первого, Антон приметил, как музу для одной из работ.

С такой моськой он бы круто смотрелся на динамичном парном портрете в полный рост, где двое мужчин, например, дерутся или как-то иначе показательно соперничают. Стоило сделать несколько зарисовок, чтобы понять, как лучше.

А ведь он даже не знал его имени. Мог только предположить, где живет и то, лучше не соваться туда хотя бы неделю. Что-то подсказывало, что поджидать Антона будут, даже спустя больше времени, чем неделя.

Снова всплыл образ хулигана, чуть окрашенный в ночном небе. О! Так что-то Петров запомнил — парень был кареглазым, но не просто, а с золотцой у зрачка...

Янтарные. Хотя Антон не знал, какого цвета янтарь.

— Тош, ну! — кричала сестра с кухни.

Все, пора подниматься.

Оказавшись на своих двух, старший Петров в полной мере ощутил плачевность положения. Он кое-как балансируя, сумел нацепить на себя домашние штаны, что уж говорить про спуск по лестнице. Каждое движение отдавало колючей, пронзающей болью в темечко.

И даже так, Антон был готов снова закинуть в рот дурацкую сладость. Просто, чтобы вновь увидеть, ощутить этот мир. Он был уверен, что у него нарушение какого-то глазного нерва, а, оказалось, что все поправимо. Просто есть небольшая плата в виде остальных органов, но ведь всегда необходимо чем-то жертвовать, так он считал.

Вывалившись из своей комнатушки, Антон побрел к лестнице, оценивающе прищурился и решил-таки спустить одну ногу. Вроде ничего, значит, можно переставить и…

В глазах потемнело, картинка шатнулась и очухался он уже после того, как кубарем свалился вниз, собрав копчиком каждую перекладину.

— Блять! — он никогда не ругался при сестре, но сейчас был особый повод.

Оля выскочила из проема и ошарашенно пялилась на брата несколько секунд, а затем, видя как тот смешно потирает пятую точку, расхохоталась.

— Брат, ты пьяный, скажи честно? — выговорила она, задыхаясь от приступа смеха, возможно, истеричного.

— Ой, ну, тебя, — пробубнили откуда-то с пола. — Помоги встать лучше.

Девочка подошла к смятому телу и потянула за руку. Брат заскулил от спазма, но нашел в себе силы таки вернуться в вертикальное положение, хотя держался он больше походя на австралопитека — полусогнуто. Сестра довела его до стула и усадила на шероховатую сидушку. Антон откинулся назад и вытянул ноги под стол.

Как же он устал.

Сестра поставила перед ним тарелку разогретой каши и строго посмотрела, подперев бочка руками.

— Антон, а, ну, быстро ешь! — имитировала она мамин тон.

В ответ на это хрипло рассмеялись.

— Ну, ма-ам…

— Не мамкай!

Тяжесть понемногу спадал с плеч.

Удивительный талант сестры чувствовать и уметь поддерживать в очередной раз спас его, и Антон был безмерно благодарен.

Он опустошил миску меньше, чем за минуту и жестом потребовал добавки. Сестра поспешила исполнить просьбу.

По итогу он сожрал всю кастрюлю.

Прозалипав в стену еще непродолжительное время, парень отправился в душ. Ему было необходимо смыть весь остаток прошедшей ночи и со свежей головой начать писать новую работу. Сознание уже вырисовавыло некий образ, так что стоило, как можно скорее приступить.

За окном громко задребезжало. Сегодня будет гроза.

Это только на руку Антону, ведь сюжет будущего произведения он выбрал довольно мрачный и размытый. Ему захотелось нарисовать зайца, позади которого красуется хитрюга лисица.

Важным элементом работы были эмоции на мордах, но как их лучше изобразить, он пока не знал.

Разложил рядом с собой помятые тюбики краски, поставил на трехногий мольберт подготовленный еще дома холст. Вытеснив остатки цинковых белил двумя пальцами, он решил, что стоит для начала затонировать фон. Плюхнул шматок жженой умбры на белый покров, следом доложил мастихином сгусток белил (уже не из тюбика, а из солидных размеров банки).

По мере распределения оттенка по холсту, он все глубже погружался в размышления.

Конфеты, которые ему вчера предложила Алиса, явно были не просто детской игрушкой.

Скорее всего, парня накачали наркотой, но не такой жуткой, как тот-же меф или ангельская пыль, а чем-то, что влияло исключительно на визуальное восприятие.

Антон ведь не делал ничего неадекватного, он ясно понимал мир вокруг, даже лучше, чем в трезвости, да и еще и скакал, как прыгун мирового уровня. А вот отходняк от этого дикого приступа эйфории напоминал по описанию ломку от меда.

Один его друг (уже скончавшийся) много рассказывал о том, как ему плохо без вещества, как ломает ноги, крутит все внутренности.

Жуткое описание, и Антону это запомнилось надолго.

Еще стоило объяснится перед сестрой чуть позже. Она, бедная, еле-еле его подняла, да и накормила. Он обязательно сходит с ней к речке, когда гроза поутихнет.

Но та и не собиралась: небо затянулось темной дымкой, то тут, то там вопила белая змея молнии, извиваясь дикими рывками. Ветер рвал и метал все, что держалось не слишком крепко. Антон сам не заметил, как стало по-ночному темно.

С кухни послышался жужжащий голос радио-ведущей: “До конца мая в области ожидается сильная гроза с порывами ветра до двадцати метров в секунду. Убедительная просьба жильцам не выходить на улицу и быть готовыми к отключению света”, — а дальше ровный голос утоп в помехах.

Ну и жуть, что за погода?

Старшему было необходимо, как можно скорее закончить наметку композиции, чтобы потом не сидеть в темноте с керосиновыми лампами.

У зверей уже имелось чернеющее тело, силуэт, но отчего-то Антону не нравилось, как они стоят.

“Кого-то не хватает”, — подумалось ему.

Раздраженно выдохнув, парень решил больше не мучать себя и сложить все по местам, оставив работу так же стоять около окна. Возможно, в будущем он поймет, как это закончить.

— Брат, можно я побуду с тобой? — Оля боязливо заглянула в дверную щель. Девочка знала, что отвлекать его от работы нельзя, кучу скандалов случалось с неосторожными родителями, но страх взял верх. — Я просто тихо посижу, честно-честно.

— Пойдем, может, видик лучше посмотрим? — Антон подошел к ней и одобрительно потрепал макушку.

Девочка просияла.

— Пошли!

Погода не меняла своего настроения еще несколько дней.

К их счастью, дома был достойный запас еды и холодильник, подключенный к накопителю, что защищал его от перепадов электричества.

Все дни брат с сестрой провели вместе. Играли в старые настолки, разбирали мамин гардероб. Оля тогда, нацепив огромную для ее габаритов полушубку, смешно имитировала подиумный показ, одной ей посвященный.

Полезли зачем-то на чердак, девочка чуть не умерла со страху, когда на ее плечо опустился черный мохнатый паучок, Антону пришлось ее успокаивать и пообещать, что злополучный чердак останется навсегда закрыт, и они больше никогда туда не сунутся, даже под предлогом смерти.

Много разговаривали, тема зашла и за развод родителей. К удивлению брата, Оля очень осознанно относилась к этому событию.

— Я надеюсь, что они хоть что-то поймут, пока будут вместе. Иначе им и правда лучше разойтись, — спокойно проговорила она.

Про то, что приключилось с ним недавно, про Алису и двух амбалов Антон рассказать не решился.

Просто неудачно упал где-то, а потом дрых от усталости. Что-то внутри подсказывало, что сестра отчитает, а затем будет внимательно следить за его состоянием, возможно, расскажет матери. А этого он хотел меньше всего.

Впервые в жизни ему, возможно, удалось достигнуть счастья — того, что, как он думал, не сумеет обрести никогда. А оно было так близко, просто нужно с правильными людьми знакомиться.

В следующий раз он попросит немного взять с собой, чтобы доделать картину.

Метеорологическое состояние окружения сменилось лишь к концу двадцатых чисел мая.

Привести картину с зайцем в чувства Антон не сумел, даже, когда морды возымели отличительные черты, половина холста оставалась пустующей.

“Этим двоим слишком мало друг друга”, — думалось художнику.

Примерно тогда же, когда дни стали облачными, а не чернеюще устрашающими, к ним пришла бабуля.

— Бабушка! — приветствовала ее Оля.

Та улыбнулась ей в ответ и протянула увесистый сверток.

— Сама пекла, угощайтесь.

Дети накрыли стол, пригласили женщину попить с ними чая. После недолгой беседы, расспросов о том, как они пережили грозу и чем вообще планируют заниматься, бабуля вдруг вспомнила:

— Антош, скажи, ты ведь спортсмен? — тот кивнул, дожевывая плюшку. — Скучно, небось, без турничков-то?

Брат на это хмыкнул.

Говорить о том, что он поддерживает форму не только утренней зарядкой и бегом, но еще гоняясь ночью от гопников по крышам он не будет. Но, честно, по залу он скучал, по атмосфере, по людям, полностью поглощенным собственным совершенствованием.

— У нас тут есть один хорошенький спортивный клуб, я вот к чему. Там молодежь частенько бывает. Можно и в кружок устроиться, а можно просто — приходить и заниматься.

— Да? — парень плюнул несколькими крошками и виновато прикрыл рот рукой. — Извините.

— Да-а, — протяжно передразнила она. — Вам родители денюжку передали, так что можешь ходить туда. Недорого, если просто, как бы, в зал.

Быстро проглотив остатки хлебобулочного, старший решительно кивнул. Он точно туда сходит, когда дороги чуть подсохнут. Засиделся уже здесь.

— Тош, ты будешь без меня ходить? — сестра грустно посмотрела на него.

— А ты, милочка, можешь приходить ко мне, все равно по пути. Я тебя вязать научу.

— О! — только и сказал ребенок, плохо разбираясь в том, что вообще из себя представляет вязание.

Оле всегда казалось, что свитера просто материализуются из под искусных рук умелиц, а тут она сама может обучиться этому.

По идее, погода завтра должна быть терпимой, тогда можно и сгонять. Парень сообщил об этом родственникам.

— Тогда, до завтра, милые дети, — бабушка потрепала Антона за щеку, тот терпеливо щерился на это.

Следующим днем они с сестрой встали чуть свет. Брат объяснил это тем, что не хотел прийти, когда будет куча народу.

Он, признаться, еще не знал какая у него теперь слава в этом городе и вообще говорили-ли те двое своим дружкам о нем. Но ему даже так хотелось снизить вероятность встречи с “приятелями”к минимуму.

Особенно, когда он уже настроен по-своему отдохнуть, выпустить гон мыслей.

Передав сестру бабушке, он двинулся по указанному адресу, нашел здание, быстро зарегистрировался, оплатил пару пробных дней (вдруг там элементарного орбитрека нет, он же не знал) и скользнул в раздевалку.

У его ящика был тринадцатый номер.

— Чертова дюжина, мне почти смешно, — думал он, переодеваясь.

Ему нравилась открытая спортивная форма, но не в облипочку.

Прошлые друзья часто называли его, помимо зайца, модником-огородником из-за пристрастия к термобелью, майкам и неизменному бандажу на коленях. Че, боишься, что сломаешь? — смеялись они, а Тоха деловито кивал, поправляя очки, вызывая еще одну порцию добрых смешков.

Эх, как хочется домой, к себе в “Спортивную звезду”.

Закрыл с хлопком дверь, вздохнул, прошелся по длинному коридору под мигающий свет люминесцентных ламп, оказался в просторном помещении с правильными рядами тренажеров: от силовых до кардио, слева выстроились шведские стенки, на некоторых из них красовалось навесное оборудование, и, там же рядом, маты для разминки.

А еще, в самом конце зала стояло два квадрата на высоких постаментах, ограниченных четырьмя канатами с каждой стороны. Ринг?

Видимо, здесь занимались еще и боксеры, бабушка же говорила, что есть кружки. Вон, и груши висят.

Людей, к огромную облегчению, немного. И никого из них Антон не знал.

Так, разминка.

Он спрятал очки в карман, отошел к плоскости матов и, приняв нужную позу, начал понемногу пробуждать каждый сустав.

Сегодня, пожалуй, не будет акцента на конкретном сегменте тела, просто проснется чутка. Парень не любил ни на что отвлекаться во время физической активности, очки (их отсутствие) помогали в этом.

Можно было приходить в линзах, на всяких случай взятых с собой, но он не хотел. Ни дома, ни сейчас. Даже если на него кто-то смотрит, он этого не видит. Если придут те типы, то они подойдут к нему и сразу раскроют себя, так что тревога отошла.

Антон глубоко погрузился во внутрь, сконцентрировался на натяжении в мышцах. Он позволил себе долгие, статичные упражнения. Подольше постоял в наклоне, сначала вытянул замком руки назад, затем наоборот припал ладонями к шершавой поверхности.

Убедившись, что тело в норме, перешел к силовым. Побегать решил сегодня ночью, так что кардио пропустит.

И пока Антон размеренно подтягивался, пропустил мимо себя компанию парней в именной спортивной форме какого-то коллектива. Они были разгоряченные пробежкой, что длилась аж полтора часа, но не выглядели уставшими.

Двигались вглубь зала, где красовались те самые огражденные сектора.

Но белокурого юношу, отточено выполняющего каждый элемент своей тренировки практически никто внимания не обратил, тем более он висел к ним спиной.

Только пару ребят одобрительно зашептались, указывая на него.

Закончив с верхней частью, Антон переместился на “бабочку” и таки услышал гомон, поднявшийся где-то неподалеку, но не предал этому значения.

Антон предоставлен лишь себе.

Не из-за него они гогочут.

Юные боксеры тем временем выслушивали от Палыча очередную тираду. Мужичек был уже в возрасте, но все так же хорошо понимал главные принципы их непростого спорта.

Объяснял этим оболтусам, скорее, этические нормы, из-за которых получал часто сам, еще в молодости. Чтобы они держались благородно, а не как свора диких псов.

Среди “оболтусов” находились двое самых главных — Пятифан и Бяша.

Первый терпеливо выслушивал каждое слово, понимая, что им действительно важно поддерживать определенный образ для улучшения рейтинга (ну, или хотя бы делать вид), второй же все выглядывал кого-то в зале.

Ему же не померещилось, это был он. Тот самый, с крыши.

Бяша не мог обознаться, он хорошо запомнил этот белый затылок с лохматыми паклями. У него все никак не получалось заметить того среди этих дурацких железных балок и тел других парней.

Но вот: этот придурок сам приблизился к ним, встал на гимнастическое покрытие. Не то, чтобы прям рядом, но достаточно, чтобы точно узнать и разглядеть.

— Эй, Ромыч, на, — шепотом обратился бурят, тыкая друга в плечо. — Гляди-ка, кто это у нас.

Шатен нехотя повернул голову и на секунду замер.

Вон же он, этот хер, стоит перед ними и лениво разминает руки, видимо, сейчас покрасуется растяжкой.

— Игорь! — рыкнул тренер. — Поболтать охота? А, ну-ка — на канвас. И нам расскажешь.

— Ну, Палыч!

— Живо! Карыбин с ним в паре.

Бяша уже стоял напротив коренастого парня, готовясь к поединку, а Рома все смотрел.

Удивительно, но его острый взгляд оставался для крысеныша незаметным, либо же тот показательно его игнорировал, что только пуще злило.

Антон сменил свое положение и выгнулся в спине, опуская руки.

“Ишь, ты. В мостик он встал, вот пидрила!” — галдело в голове Пятифанова, но он не отрывал глаз, ловил каждое движение, изучал.

Паренек, к слову, не был уродцем, как они его называли между собой. Бледная кожа, практически без родинок, довольно мягкие, даже добрые, черты лица, которые парень, видимо, компенсировал за счет тела.

Хотя и тут вопрос — раскачан он не был, но точно хорошо знал, что делает. Все движения уверенные и спокойные. Рома даже допустил мысль, что тот его не замечает, потому что полностью сконцентрирован.

Скорее всего, белый старался держать тело в конфигурации, что позволяет ему быть достаточно сильным, но и быстрым, и ловким, как танцор или восточный боец.

В другой раз это вызвало бы уважение, но не когда перед тобой стоит чужая крыса.

И глаза у этого какие-то странные.

Большие, вроде зеленые, вроде голубые или вообще серые. Холодные и, будто, не заинтересованные, даже немного печальные. Но от этого не менее симпатичные. Странное, конечно, умозаключение о разведчике противника, но то был факт, отрицать сложно.

Белобрысый действительно красивый.

Притягивающий даже.

И вот Антон из наклона вперед перемещается на руки, собирая в них центр тяжести. Закидывает ноги к потолку и медленно разводит их в стороны, затем опускает корпус. А потом вдруг резко переставляет ладони, поворачивая всего себя и задирает нижние конечности вновь.

Это был средней сложности элемент вольной гимнастики, который он подумал воспроизвести.

Давненько так не делал.

Про себя Ромка присвистнул. Теперь понятно, как этот заяц так по городу скачет.

По-хорошему, таких оборотов должно быть несколько и еще можно было добавить переход на нижние вращения — круги Деласала, но Антон сегодня не в форме для таких кульбитов, поэтому обойдется и этим.

— Эй, пацан, ты че гимнаст? — Палыч вывел из транса Рому и обратил на себя внимание блондина.

Тот быстро нацепил очки и посмотрел еще раз: мужчина, что стоял у ринга с любопытством глядел в ответ.

— Начал хорошо, но до ума не довел, — со знанием подметит он, — хотя тут и не разгуляешься особо.

— Я легкой атлетикой всю школу прозанимался, — Антон смущенно улыбнулся, — так, для себя.

Ага, знаем мы для чего.

Рома продолжал сверлить глазами акробата, раздраженный его миролюбивым настроем.

— Э, какой — "для себя", — мужик хрипло засмеялся. — Хорош, парень, хорош. Ты ж не здешний? На лето приехал что ли?

— Да, к бабушке, — подтвердили в ответ.

— Понятно, — тренер еще раз оценил мальчишку. — Около озера турники хорошие есть, можешь туда ходить, если здесь места мало.

— Опа! — парень хлопнул глазами, явно заинтересованный. — Пасиба, буду знать.

— Да не за что, — Палыч беззлобно хмыкнул и тут-же сменил тон. — Эй, Пятифанов Роман, поднимайте свой зад и дуйте на ринг. Ваша очередь.

Светлые глаза переместились на вставшего, встретились с чернотой напротив.

Рома смотрел на него дерзко, свысока. Пробивал землю из под ног. Антон прирос к мату, замер, как зверек, узревший наконец хищника в трущобе. Сердце забилось часто-часто, раскрасневшиеся щеки в момент побелели.

Пятифан же, наблюдая за изменениями в чужом выражении, вальяжно, нарочито медленно двигался вперед. В другом углу высился смуглый мальчишка, уже обвязавший руки бинтом.

— О, привет, братан! — Башя выскочил из толпы.

“Братан?”

Что этот катийчик несет вообще?

Антона крепко обняли за плечо и подтащили ближе к месту будущего боя, он не сопротивлялся, будучи в растерянности.

— Давай глянем, на, как Ромыч вынесет Чернышку нашего, — в узеньких глазках мерцал злой огонек.

Антон поежился, но нашел в себе силы, чтобы довольно беспечно ответить:

— Лады, — и скрестить руки, как бы скучая.

В целом сцена выглядела достаточно обыденно. Кто ж знал, что Петрова сейчас хотят избить до полусмерти, получив нужные наводки, а не это все.

Шатен быстрыми движениями обмотал ладони и запястья, перекинулся парой фраз с другим парнем на ринге, приблизился чуть к центру, встал в стойку.

Тренер расценил это, как готовность и коротким — бокс! — начал сражение.

Рома рывком двинулся в сторону, вынуждая соперника повернуться и допустить с тем ошибку — открыть челюсть для мощного апперкота. Затем последовал еще один удар — прямой правый.

Смуглый чуть отскочил, стряхнул дезориентацию и вновь прижал кулаки к груди.

Рома продолжал надвигаться, теперь уже медленными шагами. Стоило сопернику атаковать, как тот увернулся и нанес встречный удар. Паренек на секунду потерялся и ослабил защиту. И Пятифан, не теряя времени, одарил противника еще одним кулаком.

Ну, и скорость!

Петров не мог отрицать того факта, что дерется Рома отменно, если можно так говорить вообще. И плакали те, кто ему не понравился.

Холодная испарина ощутилась намного ярче.

Ведь он же, Антон, будет следующим.

Его точно также изобьют, только не здесь, не на тренировке, а где-нибудь за углом. Подкараулят и разможжат могзи по стенке.

От этой быстро нарастающей паники голова стала работать чуть лучше. Вообще, из этой ситуации можно и кое-что выудить.

— С тобой, уебок, будет еще хуже, — шепот Бяши только усугубил его мысленный поток. Надо внимательней смотреть, пока еще живой.

А Пятифан все продолжал доминировать, не давая себе пропустить ни одного удара, даже если это могло бы помочь ему удобней расположиться к сопернику.

Рома был свормером — работал на удобной для него дистанции, обычно близкой, но сейчас хотелось немного потянуть, чтобы этот белобрысый увидел, с кем связался. Чтобы даже не допускал мысли, что он сумеет убежать в следующую их встречу. Мелкий лупоглазый сучонок!

И вот он — финальный хук, отправляющий темноволосого бедолагу висеть на ограде.

— Все, хорош, — тренер подошел к Чернышке и повернулся к Роме. — Ну, ты треснул! А вдруг сотряс? Это тренировка, не забываем, — подошел к Пятифану, — но ты победил.

Палыч поднял правую руку стоящего, показывая остальным юнцам, но сам же Пятифан обратился головой на белокурого. Хотел напугать его еще сильнее. Глазами будто собирался застрелить его на месте и одними губами проговорил броское: “Тебе пиздец”.

Сердце Антона упало в пятки, разнося грудную клетку сильными ударами, такими же сильными, как у этого Ромы.

Ему пиздец!

Бяша, замечая страх “приятеля”, глухо рассмеялся.

— До скорых встреч, утырок, на — хлопнул по плечу и отдалился.

Два парня, один на ринге, другой ниже, подле него, глядели друг на друга еще какое-то время.

Антон не решался отвести глаза, потому что запоминал, считывал каждый мелкий элемент.

Это гениальный кадр! Если он сумеет нарисовать его таким-же устрашающим, каким видит сейчас, это будет шедевр. Петров находился под неясным впечатлением. Все эмоции смешались и единственное, что сейчас казалось важным — запомнить Пятифановское лицо.

Попросить его попозировать он не мог, так как ему бы начистили репу, вот он и выкручивался как получалось. Вот ведь какой красивый и злой.

Уголки рта предательски поползли вверх.

Антон был восхищен, хоть и боялся не меньше.

С каким-то маниакальным запалом в мозгах Антон развернулся и почти побежал к раздевалке.

Главное, ничего не забыть.

Написать сейчас точный портрет, а потом возможно перенести на более крупное полотно, либо можно попробовать использовать эпизод боя, или…

— Он, че, улыбался щас, Ром? — Бяша смотрел на уходящего идиота, не догоняя, что произошло.

Роме было нечего ему ответить, потому что и сам не понял.

Этот над ними смеется что-ли? Ему ясно дали понять, что расколошматят об пол, а он лыбу давит. Видно, он так в себя поверил, потому что знает, что им нельзя его пиздить, где захочется.

Ну, ничего, они найдут к белому подход, пусть даже не сомневается, мудила.

← предыдущая

→ следующая

#тихий омут

0 notes

bas-kol-bas · 9 months

Text

Звездная ночь

Мама, я сияю, мама, я сияю, мама, я сияю Я супер звезда, но, мама, почему не знаю Почему не знаю, почему я, мама, сильно так хочу убить себя? Автостопом по фазе сна

— Тош, с нами же все будет хорошо? — спросила сестра, укрываясь массивным телом одеяла.

— Конечно, Оль, что за вопрос, — брат с заботой заправил укрывало.

Девочка смотрела на него снизу вверх и все думала о тех мальчишках-гопниках. Чутье не давало ей покоя, они точно еще привяжутся к брату, что-то наверняка пойдет не так. Антон ведь не умеет нормально общаться с такими, сразу злится, выдавая свое отношение. Сколько раз ему прилетало за то, что он имел неосторожность сказать не то кому-то не тому.

Она помнила, как в начале средней школы брат приходил с синяками, но его спасли, точнее, он сам себя спас, когда заинтересовался легкой атлетикой. Видимо, там его научили стоять за себя.

Еще Оля помнила, как с досадой цокали друзья брата, говоря, что у того комплекция тела не та, чтоб�� брать массой или силой удара, мол, придется хорошо работать головой во время драки.

И Антон работал.

Быстро втянулся и больше никому не позволял себя обижать, даже не смотря на то, что смахнуться с абсолютно любым противником он и сейчас был не в силах. Но ловкость и скорость позволяла ему вовремя ретироваться.

Иногда его это удручало, ведь прослыть “бегуном” он не хотел.

Брат еще немного посидел у кровати сестры и, поцеловав ту в лоб, отправился к себе, пожелав добрых снов.

Сегодня ночью он планировал выскочить в город.

Просто пройтись, ничего особенно. Посмотреть, как выглядит вся эта архитектурная мешанина в лунном освещении.

Он забрался к себе в комнату, выпотрошил тушку черной сумки и начал обдумывать, что ему лучше взять с собой. Остановился на карандашах и, возможно, акриловом маркере? Почему нет, подойдет для крупных заливок. Антон хорошо знал свою манеру письма, поэтому не был уверен, как у него пойдет лучше с таким необычным пейзажем.

Он привык из хаотичности линий и пятен выводить основной сюжет, но когда этот сюжет и есть сплошная хаотика, молодой художник немного терялся.

Для его работ была важна точность образа, композиция и, самое главное, идея. Ведь цветом он практически не работал. Все его картины, будь то портрет одного старика, которого он встретил в ��орту, когда они с семьей ездили к морю, или пейзаж за его окном, который он гордо обозвал “Видение”, или любая другая — они все были черно-белые. Ни капли цвета, только тональные разногласия. Благодаря этой особенности его и заметили.

Он писал краской, а в таком жанре, как живопись палитра имеет ключевое значение. А Петров это проигнорировал.

Еще больше всех удивило то, что в его работах не было ни капли выдумки — он действительно видел мир именно таким, в силу редкого вида дальтонизма — ахроматопсии. Он в принципе цветов не понимал. Никогда.

Поэтому, чтобы ничего не напутать, он просто брал те цвета, которые ему доступны.

На самом деле, зрительная особенность влияет на него и психологически. Парень действительно был меланхоликом, иногда сильно тревожным, но всю свою жизнь он так старательно пытается это скрыть, что сейчас свою грусть он запихивает глубоко и надолго.

Много себя анализирует, чтобы выявить корень проблемы и тактично его избегать. Горе-психолог, как сказала когда-то мама, глядя на отказы сына принимать успокоительные, которые он объяснял своим “ясным пониманием состояния”.

Иногда в его работах все-же появлялся цвет.

В этом вопросе он полностью полагался на Олю, безмерно доверяя ее ощущениям. Девочка могла сказать ему “Мне кажется этот дяденька хорошо выглядел бы зеленым” или “Эта кошка точно синяя в глубине души”, и Антон ей верил, верил тому, что она права.

Поэтому, если такие его работы покупали, часть денег он торжественно вручал младшей, потому что с уважением относился к ее творческому началу.

Их с сестрой тандем работал и работал хорошо.

Закинув все, что нужно в сумку, старший брат вышел тихо-тихо спустился по лестнице и прошмыгнул на улицу. Уже на пороге задумался, стоит ли закрывать дверь. Решил все-таки одним поворотом ключа ее замкнуть, вдруг что. Окно в комнату он оставил открытым, на случай если придется забраться так, форма крыши позволяла.

Он выдвинулся в сторону города. В ночи любое поселение выглядело иначе — какие-то становились по-тихому уютными, какие-то свирепо мрачными, но то, что предстало Антону удивило его.

Место, куда он попал оказалось по-настоящему красивым, завораживающим. И небо чистое с пестреющими колючками звезд. Парню нравилось разглядывать именно небо отчасти потому, что вся его красота заключалась лишь в черном фоне и белых точках, но даже так оно выглядело притягивающе. Именно впечатлением о красоте небосвода он мог поделится с кем угодно и его бы поддержали.

Тусклый фонарный свет игрался со сложными формами балконов и пристроек, каждый освещался по разному, любой можно было воспроизводить на листе отдельно, как целую историю. Эта нагроможденность образов с одной стороны вызывала тихое восхищение, но с другой — понимание, что для простого этюда Антону нужно было что-то другое.

Видел бог, он не хотел никуда лезть, ему просто выхода другого не оставили.

Попрыгав на месте и чуть размяв мышцы, парень с разбегу запрокинулся на ближайший пяточек. Затем зацепился за водосток, — самое удобное средство для вертикального перемещение, как он считал, — и вскарабкался наверх пятиэтажки.

Быстро и тихо, все как он любил.

Рядом парень подметил домик чуть ниже, с чешуйчатой черепицей крыши. Его-то он и решил набросать первым, но перед этим немного пробежаться. Так, чтобы освежить память.

Антон никогда не признается себе в этом, но он безумно любил адреналин погоди, ему нравилось шнырять и прыгать так, будто, от этого зависит его жизнь. Кто-то из прежних товарищей беззлобно звал его зайцем и в целом не ошибался, ведь носился он, как дикий зверь.

В своих ногах он никогда не сомневался, знал, что его раунд-кик не просто так называют “похоронным”.

И он побежал, ловко перепрыгивая служебные блоки, вскинул руки, чтобы взобраться на коробку с дверью — выход на крышу — шустро занес туловище на серый кусок битумной черепицы и уселся, свесив ноги. При хорошем разгоне, он бы в один хороший выпад сумел забраться сюда, но пространство усыпано кондиционерами, тарелками, просто какими-то квадратами, назначение которых оставалось неизвестным.

Антон не жаловался, ему такое нравилось.

— Привет.

Парень мгновенно повернулся на голос, раздавшийся из за спины: перед ним стояла высокая девушка с рыжими ниспадающими прядями, одетая в странную коричневую тунику и темные короткие джинсы. Но самое странно было не это, а уродливая лисья маска, за которым, по идее, скрывалось девичье лицо. Из глазных дыр на него зыркали два огонька, то ли желтые, то ли белые.

Зверь. Антон это нутром понял, не головой.

— Чего молчишь, Антоша, — девчонка кокетливо сложила руки за спиной. — Не поздороваешься даже?

— П-привет.

Так, а откуда она знает его имя?

— Ты не удивляйся, яхонтовый, — она приблизилась к его ногам, — я всех хороших парней знаю поименно, — и захихикала.

— А тебя как зовут? — как ни пытался он скрыть этого, но голос дрожал.

Город вокруг перестал выглядеть так же чудесно и мирно, как пару мгновений до этого. Сейчас давил, скалился своими громадинами, уперся в Антона всей своей массой и давил, давил…

— А меня нет! — и она закрыла прорези глаз большими ладонями, заливисто засмеялась.

— Никак, то есть, ни звать? — съязвил Антон на это.

Ночная гостья удивленно вытянулась и отвернула мордочку, хмыкнув. Обиделась, значит. Парня это немного насмешило, но он тут-же напрягся.

Что это за ситуация такая вообще?

Антон спрыгнул, оказавшись на одном уровне с пришедшей. Та заинтересованно покосилась на него, но парень ничего не сказал, просто пошел к трубе водостока, чтобы спуститься.

Хватит с него.

— Постой ты, — позвала, — Алиса. Меня зовут Алиса.

— Очень приятно, Алиса, — не оборачиваясь, бросил он в ответ. — Извини, но я пойду.

— Так скоро? — удивилась лиса. — Я думала, мы вместе погуляем и...

Договорить не дали.

— Гулять расхотелось что-то. Ну, бывай.

Еще чего не хватало, гулять с какой-то странной девкой.

— Я тоже люблю лазать по крышам! Давай вместе, ну, пожалуйста, — девчонка выпалила это резко, будто до этого боялась признаться.

Антон, что уже схватился рукой за холодное железо, обернулся.

Девушка и любит такое?

Странно, он впервые встречал подобное. По телосложению на акробатку она не похожа, так что тень сомнения все же проскочила на его лице.

— Меня никто никогда не берет с собой, — грустно опустила голову, — а тут ты, и я подумала…

Она замялась, начала нервно теребить край туники, отвела голову в сторону.

И Антон сжалился. Он понимал, что эта лиса не так проста, как хочет казаться, но отчего-то ему стало немного ее жаль, ведь всего несколько лет назад он сам был в идентичной ситуации, когда ему, буквально, приходилось вымаливать старших атлетистов взять его с собой на заброшку полазить. И лишь потому, что над ним хотели посмеяться он получил согласие, а затем проявил себя лучшим образом.

Возможно, Алиса тоже такая? Скрытый потенциал, все дела.

�� Хорошо, давай вместе погуляем.

Лиса радостно подскочила к нему, схватила под локоть.

— Покажи, что умеешь хоть, — парень пытался отнять от себя ее руку — не выходило.

Но, услышав просьбу, девчонка сама отпустила его. Чуть пригнулась и, набрав небывалую скорость, в один огромный прыжок пересекла тот самый выход к крыше, на который Антон взбирался раз в пять дольше.

Парень восхищенно ахнул. Никто из его друзей никогда бы так не смог.

Интересно, как она это сделала?

— Легко, яхонтовый, — ответила на его немое удивление Алиса. — Хочешь научу?

Антон в ответ по-дурацки закивал, все еще отходя от шока. Это ж надо было так и движение какие выверенные, точные. Ведь не скажешь даже!

— Все предельно просто!

Девушка вновь подскочила к нему, посмотрела в глаза, убеждаясь в чем-то, затем полезла в карман джинс и достала оттуда… конфету? Парень непонимающе захлопал глазами, чуть нахмурился.

— Не пугайся, Тош, это так, для настроения, — каждое слово она не говорила, а сладко потягивала, будто, пытаясь показать приторность угощения. — Я всегда их ем перед любым важным событием — помогает меньше думать и больше делать.

Что-то неладно было в этом маленьком свертке, хоть и выглядел он действительно, как обычная конфета.

Но Антон все еще был под сильным впечатлением и таки решился рискнуть. Даже если никакого положительного эффекта от сладости не выявится, но зато он заслужит большее доверие Алисы, и та в будущем покажет ему еще много интересного. Ни разу в жизни он не встречал такого талантливого акробата, а ведь она сделала всего-то прыжок, но сколько в нем было смысла для Антона.

Он неуверенно развернул конфету и, под зорким взглядом белесых бусин, засунул ее в рот. Немного рассосал и, хрустнув карамелью, зажевал мягкую тягучую внутренность.

Его начало мутить, буквально секунда какого-то тремора, но странное чувство тут-же улетучилось, он ощутил небывалую легкость.

А затем случилось невероятное.

Подняв глаза на Алису он, сначала не понимая, проморгался, замечая что-то в ней, что-то, что он даже не мог как-то описать, а затем до него дошло.

Он видел, какого она цвета.

Волосы до этого, предположительно, рыжие сейчас горели оранжево-алым, отражая на себе легкий свет звезд. Золотое пламя глаз-огоньков играюче глядело на него. Девушка стала для него чем-то самым красивым на свете, она была первой, кого он запечатлел такой.

Эмоции хлестали через край, Антон даже немного боялся переводить взгляд на город, но неведомо откуда пришедшая легкость сделала новые впечатления почти обыденными.

Все казалось вкусным, приятным, новым.

И он посмотрел.

Странноватые пристройки пятиэтажек теперь выглядели еще интересней: скаты крыш, даже в темноте ночи, отличались друг от друга не только формой, но и ЦВЕТОМ, зелень возымела оттенки, шторы на окнах различались. Разукрашенные шины, брошенные во дворе теперь не казались чем-то непримечательным, они манили и удерживали внимание на своем ярком окрасе. Антон пошатнулся еще раз, не веря тому, что он наблюдал.

Он бы никогда в жизни не подумал, что мир прекрасен настолько.

Беспорядочность пейзажа сейчас выглядела в его глазах настолько целостно и собрано, связно меж каждого его элемента, что Антону стало невероятно завидно тем, художникам, которые видят ясно от природы.

— Что это такое? — лишь это он сумел выдавить из себя.

— Это ты еще не прыгал, дружок, — Алиса приобняла его за плечи.

Сейчас она казалась Антону самой близкой подругой на всем белом свете. Он вывернул ей душу, а она в ответ, мало того, что не засмеяла, так еще и моментально нашла решение старому душевному недугу.

Казалось, никогда в жизни он не был так счастлив.

Пусть, он и не рассказывал ей ни о каком недуге.

— Ну, так что-же, прыгай, Тоша.

— Куда? — он не понимал о чем Алиса говорит.

— Просто сдвинься с места, — она медленно массировала кожу парня. Это отозвалось приятной тяготой по всему телу.

И он сдвинулся. Очередной приятный шок за сегодняшнюю ночь. Тело казалось невесомым, сравнимым с перышком. Антон прыгнул на месте и поразился той высоте, какую он сумел набрать. Чуть размявшись, парень с легкостью повторил взлет Алисы над дверью, но, что странно, его это не удивило.

Так и надо. По-другому сейчас и быть не может. У них впереди еще целый город.

Нелазанный, необлюбленный.

Бешеный пожелтевший взгляд упал на дом с черепицей.

— Ромыч, ну, это ж пиздец, на! — разъяренно сетовал друг, брызжа слюной в разные стороны. — Как, нахуй, так получилось-то?!

А Пятифан и не знал, как так получилось. Возможно, кто-то из чужой компании прознал, что им из спортивного клуба сейчас нельзя светиться, а, может, просто звезды не сошлись.

Но факт оставался фактом: назревала настоящая война.

Кого-то из его людей уже начали прессинговать, он слышал, что одного паренька избили. Точки в магазинах начали пиздить, кое-кого из доверенных лиц также прибрали себе.

И нахуй такие “лица” вообще нужны?

Это бесило.

Сейчас ни с кем напрямую он взаимодействовать не может, самые крепкие товарищи в таком-же положении. Они не станут рисковать своей репутацией, потому что спорт для них всех — это выход в большой мир. Именно такой, каким Рома себе его и представлял.

Это вам не зубрить матан в какой-то задрипанной Новосибской шаражке, это появится перед нафуфыренными слюнтяями с кверху поднятой головой.

И Рома знал, что именно так он хочет начать свою большую карьеру — как чемпион России.

Амбиция настолько серьезная и глубинно важная, что никто из его друзей даже не заикался подставить себя в этом сложном вопросе.

Если вылечу — без проблем, но пока еще в строю, уж увольте.

И никто не порицал за такое отношение, у каждого был свой резон оставаться. И Рома понимал это.

— Я в ахуе, братан, — продолжал Бяша, уже отходящий от выпитого недавно пива. Совсем за формой не следит.

— Да я тоже, — он закуривает очередную сигарету. Кажись, за сегодня он выдул уже больше пачки, так и легкие откажут к чертовой матери.

Но об этом он подумает потом, сейчас надо как-то выкрутиться. Пожертвовать чем-то или же попытаться усидеть на двух стульях.

— Слушай, — начал вдруг Бяша подозрительно серьезно, — а если привлечь старших типков, на? Они ж приедут скоро, может, с ними перетрем?

— Идея неплохая, кстати, — затяжка, — молодец, братка, голова. Но им тоже стоит аккуратными быть. У них же учеба, все дела.

— Да, ептать, какая учеба, на! — воодушевленный похвалой друга, бурят поудобней уселся на Ромкиной кровати. — Они ж за тыщу верст от вузов-хуюзов, кто спалит-то? Главное, договориться, на!

Да, вот только как.

Среди юношей у него было пару кентов, не слишком близких, но понимающих, могли бы впрячься, но хватит ли их на что-то масштабное? А сомнений не было, крысы ахуели настолько, что вот-вот, да объявят реальную войну.

У Ромы на бойню чуйка. Не зря сегодня он напомнил всем должникам, где им нужно быть и какую информацию дыбать. Иначе пропал бы в неведении.

— Может, девок им наших предложить?

Рома изогнул бровь.

— Ну, типо, как сватовство, но только они там, на, сами пусть решают насколько им девки эти нужны. Понял, на?

Понял. Не очень благородно, но можно оставить, как план “В”.

Внезапно до них донесся глухой удар о потолок (Рома жил на последнем этаже) и звук хрустящей черепичной корки. Кто-то был на крыше.

Подслушивал?

Тихое “блять” подтвердило их догадки, парни моментально вскочили и, наскоро обувшись, вылетели прямо в окно — счастье, что на фасаде дома было множество перемычек для удобного перемещения на крышу.

— Эй, ты, уродец, — донеслось до белокурого, когда он уже собирался переметнуться дальше, на другой бортик.

Антон не знал, что умеет бегать так быстро.

Дыхание сбилось, сердце отстукивало бешеный ритм, считая мгновенья перед его поимкой. Глаза слепили размеренные огни фонарей, сменяющих друг друга, тротуарная линия простиралась далеко вперед, но ему нужно было свернуть налево через квартал: в ту часть города, где дома почти слипались друг с другом, соприкасаясь шершавыми стенами.

Именно оттуда было бы удобнее всего взобраться на крышу, а там уже ему никто не хозяин. Вот, сейчас он зацепится за трубу, перехватит к��ай балконной перемычки и парой быстрых движений переметнется на крышу друх-этажного здания.

А там до дома рукой подать, он сумеет.

Но преследователи не позволяли думать слишком долго. По крепкой конституции тела в них можно было различить спортсменов. Но даже так им не хватало мочи поравняться с Антоном. Про себя парень хмыкнул — тренер бы им не гордился, но восхищенной улыбки не сдержал бы.

Наконец он видит развилку, еще немного поддает в скорости и, вскинув руку, ухватывается за холод чугунного фонаря и резко поворачивает одним удалым прыжком. Светящийся столб мрачко кряхтит, но не позволяет себе даже чуть сменить положение.

Эх, добротные фонари!

Перед Антоном открывается безумный вид на старую застройку города. Узкая, вымощенная неровным горбатым камнем, дорога заканчивалась метрах в двухста, разворачиваясь вдоль реки. Низкие двух- и трехэтажные домики обволокли себя наростами балконов, с которых вихрилась пушистая зелень. На фоне чернеющего неба, освещенная улица выглядела чарующе.

“Прямо-таки маленькая Венеция или Питер,” — пронеслось в голове.

Как и ожидалось, ловкий кульбит сбил погоню с толку, и этих считанных секунд хватило, чтобы Антон забежал в черноту тупичка, теряясь из виду. Парень быстро сориентировался: вскочил на мусорный бак, ухватился за выступ ближайшего парапета, подтянулся и, чуть не свалившись в открытое окно, скакнул на балконный козырек.

Несколько резких подтягиваний, и вот он уже скрывается среди кирпича дымоходов и острых антенных пик. Он дает себе фору в пару мгновений, чтобы привести дыхание в порядок и срывается с места.

Ночные “товарищи” уже смекнули, где он, услышав шуршание черепицы, но пока они будут взбираться, Антон останется далеко-о впереди. Ловко перепрыгивая с крыши на крышу, он сокращал расстояние до дома.

В самом конце нужно будет хлюпнутся куда-то вниз, чтобы замести следы. Продвигаться придется через лес. А ведь на окраине мало кто живет.

Если эти полудурки прознают место его обитания, проблем потом будет ого-го!

Поспевать за беглецом становилось все тяжелее и тяжелее. В какой-то момент, когда Антон слетел вниз, на двухскатную алюминиевую поверхность, преследователи остановились.

— Блять! — в сердцах выругался один из них, тщетно пытаясь отдышаться. — Ром, ты видел это?! Ебать он бегает — как заяц, на!

— И правда, — согласились с ним. — Заяц.

— Ахереть, на! А я же говорил тебе, что крайняк, говорил, блять!

Рома с непониманием посмотрел на друга.

— Это тот парень, которого ты видел?

— Да, блять, да, на! — наконец-то услышанный Бяша вперил руки в боки. — Но бегает он заебись, красава.

Тут он почувствовал затылком оплеуху.

— Еще, блять, похвали мне его тут. Он крыса, брат.

Но даже так Рома на самом деле согласен с другом — подготовка у бегуна была отличная, точно занимался где-то, да и мозги на месте; они его чуть не потеряли, когда тот красиво так съебался на Спящую.

Такого не убьешь, так хер догонишь, а выглядит, как ангельский пушок.

Антон заскочил к себе в комнату через открытое окно.

Слишком много впечатлений всего за одну ночь, он не был готов к такому. За ним гнались те самые парни, которых ему не повезло повстречать сегодня в городе. Черт, какой же он мудак, кто вообще надоумил его сунуться на эту идиотскую крышу?

Алиса.

И куда же она пропала, когда дело запахло жаренным, вот плутовка! Парень раздосадованно выдохнул, присаживаясь на кровать.

Все краски смешались в голове, Антона мутило от их наличия в воспоминаниях. Мозг, почуяв инородную информацию, всячески пытался отвергнуть ее. Кажется, конфета переставала действовать, парень замечал, что все вокруг него тускнеет.

Что это вообще за сладость такая?

Видимо, туда чего-то подмешали, но Антон бы никогда не подумал, что в мире есть какой-то химический состав, способный вернуть ему зрение.

Видимо, он, своего рода, особенный, раз ему удосужилось поймать такой дар — видеть мир и наслаждаться тем, что он видит.

Обида на лисичку, как появилась, так и пропала. Вряд ли она знала, что так получится, а с этими двумя могла быть лично знакома, вот и спряталась.

В конце концов, Антон сам полез на рожон, она его за ручку не вела.

Раздевшись, парень сиганул под одеяло и практически сразу провалился в сон, перед этим вспоминая образ одного из парней, что чуть не пришиб его.

Красивый.

← предыдущая

→ следующая

#тихий омут

0 notes

bas-kol-bas · 9 months

Text

Неведомый город

Шли над городом притихшим Шли по улицам и крышам По карнизам, переулкам Подшипникам и втулкам Где-то появилось солнце Значит где-то появилась тень Сплин

Дорога до нового дома тянулась в тяжелом молчании. Не выдержав и половины часа, Антон заткнулся наушниками и уставился в окно.

Бетонные крепости большого города не спеша покидали их, сменяясь на пром-зоны, затем на маленькие бесцветные магазины, мойки и шиномантажки. Долгое время пейзаж оставался откровенно скучным, лишь изре��ка мелькали рваная лесополоса и синие указатели, названия на которых с каждым поворотом все меньше отзывались в памяти.

Их везут в какую-то глушь, в которой он в последний раз был лет в шесть, когда Оля только родилась.

Воспоминания оставались смутными и спутанными. Испещренное тонкими линиями морщин, бабушкино лицо он мог припомнить лишь отчасти. Единственное, что точно знал Антон — город находится гораздо севернее их прошлого места жительства, запутавшись в дебрях бескрайней Тайги.

И люди там были, наверное, тоже дремучие.

Эта мысль кольнула душу — целое лето провести чужаком, без своей старой компании, где его все знали и любили.

Товарищи часто говорили Антону, что первое впечатление он производил всегда эдакое, и что те, лишь спустя время разглядывали в парне лучшие стороны. Он не обладал достаточным обаянием отчасти потому, что все время о чем-то думал, даже когда находился среди сверстников.

Антон сначала обращался внутрь себя и лишь затем, если есть необходимость, наружу.

Понять такое мог далеко не каждый, некоторые считали, что он не от мира сего и близких отношений построить с ним нельзя.

Долгое время спустя, окружение дороги наконец сменилось. Теперь глазу представала безлюдные, неухоженные поля, изредка чернеющие близ трассы. Такая вот пастораль навевала меланхолию. А затем резко пропала, Антон сам не понял, как все вокруг них очернело под натиском ветвистых сосен. Куски асфальта, наплюханные в неопределенном порядке отдавали легкой тряской.

Оля проснулась.

— Пап, долго еще ехать? — девочка сладко зевнула, белоснежные реснички задрожали.

— Еще часик где-то, — не отрываясь от дороги, прикинул отец.

Их путь, словно смеясь над самоуверенностью прогноза, начал извиваться, потерял в качестве. Свернув налево, машину тряхнуло от спуска на две проселочные борозды.

Скорость пришлось еще сбавить, когда над автомобилем нависла самая настоящая Тайга. Крышу царапали когтистые лапы деревьев, об окна шуршали дырявые лопухи, чуть скрежетал репейник. Столпы массивных крон закрывали собой дальние углы свирепого леса, в которых, как рассказывала мама, таилось дикое зверье.

Мгла протягивала свои крючковатые щупальца к салону, принюхивалась. Приглядывалась.

Младшая сестра, до этого положившая голову на подлокотник под окном, резко

отпрянула — перед ее носом пронеслась, шурша солидным размахом крыла, сова. Девочка громко сглотнула и посмотрела через маленький кругляш переднего зеркала на брата. Тот поймал ее взгляд.

— Оль, ну, чего ты, м? — Антон стащил наушники, оборачиваясь к младшей. — Испугалась совы?

— Тут все страшное какое-то, — тихо пролепетала девочка, сжимая вспотевшие ладошки на коленях. — Когда мы уже приедем, пап?!

Отец ничего не ответил, продолжая упрямо, как завороженный, пялить на дорогу. Лишь, когда дети окликнули его во второй раз, он очнулся.

Помотал головой, стряхивая наваждение.

— Скоро, Оль, скоро.

Но Оля не верила его словам, устремив взгляд вперед, через лобовое стекло: дорога плелась все дальше и дальше, во тьму. В место, из которого они никогда не выберутся, в котором их настигнут и сожрут, не прожевав даже. Дети семьи Петровых одновременно, не сговариваясь, пришли к единому выводу — они хотят домой.

Услышав их мольбы, Тайга ослабила хватку, позволила солнечному свету мерцать меж мохнатых пихт и елей, осветить чернеющий тоннель дороги. Они на цыпочках выехали из чащи, оказавшись в обычном поселке, как ошибочно подумал Антон.

Несколько крупных домов громоздились один близ другого, отделяясь лишь никчемными перегородками. Самый крайний из бараков порос зеленью с головы до пят. Растительность обволокла все, до чего сумела дотянуться, совсем немного открывая сосущую пустоту оконных дыр. Где-то около верхушки торчали колючие антенны, на них пикировали нахохленные птицы, вившие в крыше гнезда.

Антон заметил, что с другой стороны деревянные стены, скрепя, пытались остановить появление в своем нутре молодых берез. Одна вон даже высилась около короба дымохода.

Следующее строение вообще было сложно определить, как дом — больше походило на сарай с уродливой полу-фанерной полу-кирпичной пристройкой. Чем богаты, тем и рады, как говорится. За нескладным карликом тянулись в ряд еще несколько зданий, окутанных неряшливой зелено́й.

Поразительно, но все эти дома не вызывали ощущения заброшенности. Было четкое чувство, что вот-вот прибудут хозяева и, сетуя на проклятый лес, начнут приводить в порядок свои участки.

Но в округе не было ни души. Неужели СЮДА они с Олей вынуждены переехать на три бесконечных месяца?

О хороших картинах можно забыть, как и о вылазках.

Автомобиль продолжал неспешное движение вперед, покачиваясь о земляные кочки и опавшие ветки. Выехал чуть дальше, где лес уже закончился, сменившись на пестрящий каплями цветов ковер высокой травы. Это была небольшая опушка, за которой, через несколько крупных дремучих завес виднелся город. Где-то вдалеке различались терракотовые крыши, яркие вывески магазинов, ��роглядывались сквозь древы, будто стесняясь.

Призрач��ое жилище особняком ютилось около окоченевшего сухого отростка, напоминающего какую-то подводную водоросль. Серенький домик, ничем не примечательный, отгородился от всего мира хлипкими, реденькими, старыми досками, сколоченным вдоль участка. Трехскатня мансардная крыша темнела покрывшимся мхом, в двух окнах под ней глумилась темнота.

Он как-будто был где-то между захлебывающейся Тайгой и каменными джунглями. Хотя это громко сказано — Антон попытался вглядеться, что там, в городе, куда тянется толстый провод электричества, но лес не давал, удерживал парня внутри.

До последнего хотелось верить, что сейчас они проедут мимо этой бесцветной коробки, дальше, через пролесок к городу, который уже так и манил его своей застенчивостью.

Но его ожидание разбились об отцовское:

— Мы приехали.

Оля встрепенулась и быстро выскочила из салона, не слушая предупреждение отца.

Девочка подбежала к бледной кедровой стене, покрытой облупившейся краской. Печальное, удручающее зрелище, но ребенку не было до того дела. Она скакала вокруг, восторженно охая, глядя на пролетающего мимо жука или заметив какое-то интересное растение, торчащие из под бетонной плиты фундамента, такой же серой и скучной.

Зеленые глазищи впивались во все, что попалось в поле их восприятия.

Старший брат нехотя вывалился следом, оглядываясь вокруг. Он почувствовал, как кто-то сверлит ему спину, со стороны тех бараков, которые они недавно покинули. Но, обернувшись, никого не вычислил — только шелест листвы и журчание птиц.

— А где бабуля? — задорно спросила Оля.

И тут Антон кое-что понял — бабушки здесь нет. Отец никому не сигналил, дверь наглухо запечатана тяжелым замком, давно никем не тронутым. Эта домина пустует здесь очень давно, и они с Олей будут первым за долгое время, кто потревожит ее гордое одиночество.

Он махнул головой, сбрасывая тревожные мысли.

Превращается в свою мать!

— Она переехала к речке пару лет назад, — мужчина, уже вышедший, махнул куда-то в сторону, указывая примерное направление. — Но будет частенько к вам заглядывать, не беспокойтесь.

Не будет — по-своему понял его слова сын.

Никто к их дому не сунется. Иначе бы он давно был продан, но нет, вон стоит, как вкопанный. Или бабушка решила вложиться в недвижимость?

— Мы будем жить одни? — удивилась сестра, нет, скорее, напряглась. Внезапно весь ее запал исчез, она начала быстро озираться по сторонам. Без защиты сильного взрослого это место просто пропадет.

Они не справятся с ним.

— Так получается, Оль, — вздохнул отец. — Но у тебя же есть брат. Да и вы сможете переночевать у бабули, вдруг что. Не беспокойтесь.

Девочка слабо улыбнулась.

— Мы не знаем, как все сложится, — продолжил задумчиво, — возможно, через неделю сами приедем, а, может, и нет. Так что будьте лучше сразу здесь. Эта часть города безлюдна, так что вас никто не потревожит. Бабушка мне так сказала.

Мужчина подошел к массиву двери, придержал рукой ржавую тушу замка. Достал из кармана маленький ключ и, крепко удерживая головку, с хрустом протиснул в скважину, повернул два раза и, с силой дернув, отворил конструкцию. Дверь чуть скрипнула, но не открылась. Затем из кармана показалась уже целая связка похожих ключей, он подцепит тот, что с самой длинной шейкой и аналогичным жестом отворил проход в дом.

— Дверь запира��тся изнутри, — как-то неуверенно пробурчал, глядя на связку.

Внутри было оглушающе тихо. Мрачное, серое, очень контрастирующее с сочной зеленью снаружи. Напротив входа вздымалась череда кривых перекладин лестницы, под которыми таилась кладовка. Чуть правее примостилась небольшая тумба, видимо, для телефона. Сразу сбоку светился вход на кухню.

— Как-то здесь…

Начала Оля, но так и не сумела подобрать слов, поэтому брат продолжил за нее:

— Скучновато.

Вообще, впечатление новая хата производила жуткое, отторгающее даже.

Но на удивление, когда Антон переступил порог, на душе стало спокойно.

Таежный гнет остался где-то там, за уродливой корягой и хлипким частоколом, а монотонность окружения действовала умиротворяюще. Они не спеша обхаживали каждый закуток, каждый угол, понемногу привыкая к новой обстановке. Сумки перетаскивались каждая к своему хозяину в комнату на второй этаж, предусмотрительно подготовленные продукты запихивались в старый холодильник, в ответ тот неразборчиво жужжал.

После поверхностной уборки серость помещений чуть сбавилась, свет проник к ним, стоило лишь отворить занавес.

Антон раскладывал вещи какую куда, прикидывая, как будет растягивать холст в комнатушке, где положит краски. И вдруг, среди кофт и толстовок он наткнулся на красный корешок решебника. Как он мог забыть…

Слетев с лестницы, он настигнул отца ошеломленным вопросом:

— А как же экзамены?!

Мужчина даже не удивился.

— Мы уже договорились с местной школой, что ты сдашь все, как их ученик. Я съезжу, подам заявление, а за тобой только одно — сдать.

— Погоди, — парень почесал затылок, — меня что, переводят сюда?

— Да, Антон, — заметив возмущение сына, пришлось ему кое-что напомнить. — Это необходимо.

Да как же — злобно подумал Антон, но вслух не сказал ничего, понимая, что спорить бесполезно, они уже приехали. Сдать-то он сдаст, готовился все-таки весь год. Просто его уверенность в своем возвращении домой по окончании лета гасла на глазах.

Это раздражало.

Ладно, где наши не продали.

— Кстати, если хотите, — папа складывал крупы в короб настенной полки, — пока я буду в школе, можете прогуляться до бабушки. Карта города должна быть у Оли в портфеле.

— Конечно хотим! — девочка материализовалась в дверном проеме, держа в маленьких ладошках сверток, испещренный линиями и знаками. — Да, Тош?

Старший брат улыбнулся в знак согласия.

Часам к четырем они наконец закончили разбор всех своих атрибутов комфортной жизни и, затворив дверь, отправились кто куда. Антону была выдана копия ключей от входной — такой же причудливой формы ключ с длинной шейкой.

С липким предвкушением старший брат наблюдал, как тучные липы и пихты наконец расступаются, открывая вид на город. Осмотрев карту, Антон кое-что понял — место, куда они попали имеет несколько районов, одноименных с главной улицей в каждом. И все они чем-то эдаким, да отличались.

Вот, к примеру, сейчас они приближаются к “Старому” городу.

Этот был самым крупным и самым знакомым для обывательских глаз — скучные серые коробки панелек выглядывали из-за шершавой листвы, как и дома. Вот только, какая особенность: надстройки балконов высовывались одна дальше другой. Несчастные хрущевки, будто, пораженные вирусом, становились похожи на неудачную попытку в тетрис, приобретая очень занимательные силуэты.

Меж этими угловатыми существами иногда прятались красивые четырехэтажные дореволюционки (к ним ничего пристраивать, похоже, не хотели).

В городе распускалось приличное количество растительности, обличая всю архитектуру в зеленовато-пестроватую пелену.

Они с Олей оглядывались, запоминая и вникая.

Городишко их приятно удивил. Следующим по размеру (и как раз-таки туда им надо было) стоял “Спящий” город; он полностью состоял из практически слитых домов со сложными фасадными конструкциями и многоуровневыми крышами. Антон изучающе вперился глазами в вид, что предстал ему. Зорко выискивая любой выступающий бортик, он уже прикидывал как заберется на самый верх. Этот район был протянут вдоль реки со смешным названием Безымянка, где-то тут и жила бабуля.

Найти нужный дом труда не составило — женщина устроилась на узком парапете и выглядывала будущих гостей свысока, как старая птица. Заметив детей, она заулыбалась, показывая темные щели вместо зубов.

— Антон! Оля! — позвала она. — Ну, здравствуйте.

— Бабуля! — крикнула девочка, махая руками. — Вы нас ждали?

— Ждала-ждала, как иначе, — ее сухая жилистая фигура подняла с табурета. — Сейчас спущусь к вам, родные.

С их последней встречи прошло немного немало лет десять, но бабушка почти не изменилась. Стала чуть ниже, глаза еще глубже спрятались за складки век, но в целом она, как казалось старшему внуку, была ровно такой-же, как и прежде.

Сколько же ей лет…

Женщина приоткрыла тяжелую дверь, медленно выходя. Антон поспешил ей на помощь.

— Спасибо, милок, — она благодарно закивала.

В чистом небе пронесся клин парящих журавлей. Такие грациозные и свободные, они, разрезая воздух, стремились домой. Тучные кляксы облаков не поспевали за ними, не смели даже преградить им путь. Где-то послышался печальный свит глухаря. Завидно, небось.

— Я вас так давно не видела, — улыбалась бабушка. — Вы так выросли. Особенно ты, Ольга.

Девочку тронуло, что к ней с таким уважением обратились. Смутившись, она ответила родственнице тихое:

— Спасибо.

— Рада, что вы приехали, — продолжила она. — Простите, что оставила дом. Вам, наверное, тяжеловато будет…

— Да ничего, бабуль, — Антон выставил вперед ладони, заверяя. — Мы же не дети малые. — Немного выждав он все-таки спросил: — А почему вы переехали?

Женщина нахмурилась, ложбинки морщин заходили на лбу. Казалось, она ищется, что ответить.

— Тайга замучала, — медленно проговорила она, глядя внуку точно в глаза. — Я уже старая, внучата. Если помру, то никто и не сыщется там. Все-таки, Крайная.

“Крайная”.

Из карты Антон знал, что именно так называлась часть города, в которой они жили. Эти несколько несчастных халупок, как будто, объединили в непонятную улицу и присобачили, просто чтобы те хоть к чему-то относились.

Хотя сами по себе они относились только друг к другу, игнорируя все остальное.

— Не пугаю вас ни в коем случае, — предупредила зачем-то бабуля, — но наш с вами дом место для других жителей довольно пугающее. Мне лично никогда ничего плохого лес не делал, но люди…

Она осеклась.

— Ночью держите дом закрытым. Всегда.

Антон вдруг вспомнил, как мама рассказывала ему, что в школьные годы с ней почти никто не дружил. Это случилось после того, как мальчишка впервые подрался с каким-то школяром. Его тогда невзлюбили, вот, мол, очкарик еще и рисует постоянно. Дурик, в общем. Он, как мог, пытался постоять за себя, но не сумел — слабеньким был и низким. Мама тогда очень грустно поведала ему, что ее постигла та же участь, примерно в таком же возрасте.

На вопрос, что же стало причиной насмешек, она загадочно ответила: “Не в том доме я родилась”.

Только сейчас до сына начал доходить смысл сказанных слов.

— Местные могут быть неприветливы, но вы не бойтесь, — бабуля снова улыбнулась, как-то хитро. — Они сами вас боятся. Но вот еще кое-что…

Женщина опять замолчала, задумалась.

— Не якшайтесь со зверьми.

“Не танцуйте со зверями”.

— Что за звери? — тут же отозвался Антон.

— Если встретишь их, то сам все поймешь, внучек.

— Мама, — осторожно начал внук, — имела с ними какие-то дела?

Бабушка опять посмотрела на него. Проницательно и остро. Не ожидала такого прямого вопроса, особенно, при Оле.

— Да, — она закивала, — но, встретив Бориса, оборвала все связи и унеслась стремглав отседова. Правильно сделала.

Оля заметила, как помрачнела бедная бабуля, рассказывая это, и уперла недовольный взгляд на брата. Тот заметил это, но никак не среагировал.

Получается, мама не просто уехала, она убежала от чего-то. Или от кого-то. Но раз здесь так опасно, как отец додумался отправить их сюда? Возможно, полагаясь на благоразумие Антона, он считает, что здесь будет спокойней.

Ну, посмотрим. Предупрежден — вооружен, но что-то подсказывало, что и без “зверей” они найдут тут неприятностей.

— Ну, бабушка, зато вот мы приехали! — девочка взяла шершавую руку в свою, маленькую и нежную. — Будете приходить к нам?

— Буду, — женщина потрепала свободной рукой белокурые локоны.

Они поболтали еще немного. Женщина рассказала, где какие магазины, куда лучше сходить, что посмотреть.

Антон понемногу намечал планы для себя и сестры, чиркая карандашом на карте. Все-таки они не должны просто просидеть в четырех стенах, Оля не выдержит. Оказывается, прилегающая к городу часть леса обустроена как парк, летом там можно прокатиться на привезенных лошадях. Еще его заинтересовала заброшенная церковь, упомянутая бабушкой.

Туда он мог бы сходить ночью.

Сестра внимательно вникала каждому слову женщины, пытаясь как-то расслабить ее.

Почему же мама бросила все и смоталась вместе с отцом, оставив даже родную семью. При каких обстоятельствах Антон бы так поступил? Он не знал и, честно говоря, даже думать не хотел.

Что это вообще за звери такие? Как он предполагал, это скорее всего люди. Группа лиц, которая оказывает негативное влияние на жителей. Уточнять что-то по этому поводу у бабули он больше не решался, боясь вновь ее расстроить. Но для себя решил, что даже если и встретит кого-то, подходящего под его представление о зверинце, то сначала попытается понять, что именно этот кто-то делает и как.

Любопытство брало вверх.

Они закончили беседу, когда небо уже потемнело. Где засветились головы фонарей.

— Ладно, бабушка нам пора, — сказал Антон, вставая со скамейки, на которую они перебрались по мере разговора.

Женщина встала вслед за ним.

— До скорого. Я была рада вас видеть, внучата.

— Пока бабуля, — выкрикнула Оля, когда они уже отошли к повороту. Та в ответ замахала сестре рукой.

Бабушка была милой, но какой-то закрытой.

Она отвечала на любые вопросы, но сама ничего рассказывать не решалась. Это было так непривычно — видеть пенсионера, который не стремится рассказать все, что у него на душе, не вспоминать прошлое, не уходить в долгие россказни про болезни и усталость от жизни. Не стремится позвать к себе в дом и накормить всем, что пылится на полках.

Может, у нее много подруг? А, может, в силу возраста и прилагающейся мудрости она понимает, что с детьми не настолько близка еще, чтобы открываться целиком.

Оля быстро нашла подход к новому человеку, а вот Антон еще не до конца понимал, как относится своему предку.

— Правда, она хорошая? — спросила у него сестра.

— Да, Оля, очень, — не вслушиваясь, отозвался он.

В этот момент брат заметил, как на другой стороне улицы шла громкая компания парней.

Они были то ли пьяные, то ли просто чем-то сильно впечатленные. Их гогот слышно на всю Старую, люди шарахались их, кто-то опускал глаза. По всей видимости, они обладали определенной славой.

В неясной череде тел, Антон подметил высокого парня, что шел позади и крутил в руке сигарету. Общую возбужденность он не разделял, но именно к нему все обращались время от времени. Он был частью сборища, но как-то отличался. Его острые карие глаза смотрели вперед, иногда заглядывая кому-то из товарищей в лицо. Сам парень подтянут, скорее всего занимался борьбой или боксом.

Он был главным.

Рядом с лидером, почти не отходя, мельтешил смешливый бурят, хитро метая взгляд то туда, то сюда. Он не вызывал никакого напряжения, но по звенящему огоньку в черных пуговках Антон понял, что тот крайне наблюдателен и все видит.

Тут их глаза пересеклись.

Брат пододвинул к себе Олю и, пытаясь выглядеть максимально естественно, перевел взор на дорогу, как бы возвращаясь к исходному поведению. Привлекать к себе внимание, да еще и в обществе сестры, не хотелось.

Девочка, правильно поняв его настроение, тоже старалась не глядеть в сторону шумихи.

Когда они проходили мимо, компания как-то поутихла. Бурят продолжал сверлить Антона колючими глазами. Но ничего сказано не было, ни одной колкой фразы, ни улюлюканья.

Ничего.

Это напрягало только больше.

Парень сумел выдохнуть, только когда они вышли к лесу.

— Вот это хулиганье, — звякнула сестра, оборачиваясь. — Ты видел какие они здоровые! А тот, что с сигаретой…!

От таких потом потом проблем не оберешься. Стоит держаться подальше, особенного “от того с сигаретой”. Что-то злое в его внешности отталкивало Антона, если бы этот амбал оказался кем-то из зверей, то парень бы даже не удивился.

Возможно, он и есть..?

— Ты с ними не водись, Антош, — Оля вывела его из транса. — Тот китайчик смотрел на нас до самой тропинки!

Ой, как не хотелось, чтобы они узнали, где живут Петровы. Но, скорее всего, этой участи им уже не избежать.

Приближаясь к дому, дети заметили отцовскую машину. Около нее стоял и сам хозяин транспорта, медленно потягивающий табачный дым.

Когда Антон подошел к нему, тот протянул связку ключей.

— Уже уезжаешь? — спросил сын, глядя на “подарок”.

— Да, родные мне пора.

Он обнял Антона, поцеловал дочь.

Уже сидя в машине, он напомнил:

— Насчет, экзаменов, сынок. Все хорошо, сдавать будешь либо в пятой, либо в седьмой школе — тебе позвонят. Аттестат твой я передал во вторую, если что. Туда можешь сходить, узнать будут ли еще консультации, но это необязательно.

Дав сыну пару секунд, чтобы переварить услышанное, он еще раз попрощался.

— Пока, дети, — звук заведенного мотора. — Помните, мы вас любим.

— И мы тебя, папа! — в глазах сестры начали расти капли слез.

Брат обнял ее за плечи, смотря как в густоте ночи пропадают огоньки фар.

— Ромыч, походу у нас крайняк появился, — Бяша сделал несколько шумных глотков из увесистого пивного стакана. — Видел их, не?

Парень рядом с ним продолжал курить, хотя слова друга его удивили — он вообще не заметил, что мимо них проходил кто-то подозрительный.

— С чего ты взял?

— Чую, брат.

— Говно ты чуешь, харе пиздеть, — Рома закипал. И так день напряженный выдался, еще этот идиот опять пургу чешет.

Бурят на это обиженно вскинулся, но решил ничего не доказывать, заметив настрой товарища.

Он действительно не был уверен в своих словах, но точно знал, что тот хер блондинистый шел с сестрой в сторону леса. Возможно, они просто гуляли, а, может и нет.

Потом выясним.

← предыдущая

#тихий омут

0 notes

bas-kol-bas · 9 months

Text

Рома

После двенадцати в центре воют волки. Не шути со мной, ведь мои шутки, сука, колки! Как копья Ахиллеса, молодой повеса. Моя жизнь без стресса — я не верю прессе! Thomaz Mraz

Над рябящим горизонтом разразилось молодое утреннее Солнце, приводя в чувства все до чего могло коснуться своими языками.

Слои алюминиевых скатов разного размера, глянцевые парапеты крыш и поблескивающие стеклопакеты отражали сияние ярко-алым, в тщетной попытке переиграть светило. Угрюмые чугунные ограды и фонари оставались верны себе, лишь чуть позволяя своей части погрузиться в притупленный белесый свет. Так выглядел основной, или как его называл отец, Старый город. Он также делился на несколько спальных районов, которые определялись годом застройки.

Но, пожалуй, самым особенным местом была Крайная.

Несколько странноватых, почти заброшенных жилищ путались друг с другом на выезде из города, часто пугая приезжих, которых и так было немного. Она таилась в трущобе дикого леса, окутанная зеленоватой мглой в любое время суток. Лишь иногда на шершавой черепице мерцали галопы солнечных зайцев, быстро то продающих, то возникающих вновь. У каждого тамошнего дома была своя история, своя правда. Оконные дыры чернели днем, а ночью в них можно было заметить людей (об этом говорили все несчастные оказаться там после захода Солнца). Много слухов ходило и о самой улочке, которую так гордо обозвали, и о тех, кто там жил.

Ничему из услышанного верить не стоит, но одно лишь зарубить на носу — с “Крайными” шутки плохи, и проклясть они могут только в путь. Случаев, когда те, кто обижали их, не давали проходу, глумились, а потом — бац — и пропадали, вагон и малая тележка.

Место настолько странное, что им даже интересовалась милиция. Но не потому, что сотрудники тронулись умом и решили спасти мир от злобных проклятых духов, а из-за вполне реальной угрозы: считалось, что именно на Крайной живет один из приспешников Хозяина Леса.

Эта чертова секта, по оценкам некоторых теоретиков, существует более тридцати лет и унесла с два десятка жизней. Напрашивается логичный вопрос — как? — и на него нет ответа. Нет даже точного доказательства, что эта организация вообще существует, но всех, кого удалось спасти из, так называемых, “гаражей” (это были черные шатры, в которых происходило жертвоприношение) утверждали, как один, что звери все-равно заберут и отдадут их какому-то “Хозяину Леса”.

Народ пропадал редко, на несколько лет деятельность зверей вообще могла прекратиться, но затем рано или поздно они вновь напоминали о себе. Ничего о личностях, скрытых животными именами, милиция не знала.

Подключить достаточно людей, чтобы начать полномасштабное расследование, местным участковым не удавалось из-за отсутствия доказательств. По документам люди просто пропадали, а верхушке этого ответа было достаточно.

“У вас тут Тайга под носом, как никак!”

И все-таки, не смотря на все ужасное, что происходило в городе, уезжать Роме не хотелось.

Ловким перебиранием пальцев он развязывал шнурки, попутно набираясь сил для разговора с матерью. Та хотела отправить его в Новосибирск, к дяде, дабы сын наконец увидел жизнь, смог встать на ноги.

И не повторить судьбу горе-папаши.

Длинный коридор ярко освещался вытянутым полукруглым окном в самом его конце. Прямые лучи ласкали короткие досточки пола, разложенные английской елкой, подчеркивали изгиб ножек обувницы и темные рамы семейных фото, разбросанных по светло-зеленому узору обоев.

Рома мог пойти в сторону света, пропустить вход в ванну и прошмыгнуть в свою комнату, дверь которой казалась почти благословенно белой, а мог свернуть налево, туда, где кухня и спальня родителей.

Туда, где сейчас сидела матушка, выжидая возвращения сына с утренней пробежки.

Вчера вечером они сильно повздорили из-за поступления в техникум, которого так не желал единственный сын Елены.

Она всеми силами пыталась вложить ему мысли о будущем, о взрослой жизни, которая уже не за горами. Выбор нужно было сделать правильный, но у юнца на то собственные доводы.

Ему нужно время, он не хотел прощаться с дорогими людьми, хотел окончить следующие два класса, не покидая городок. Но матушка оставалась непреклонной, заверяя, что здесь он пропадет никем, а выпускные экзамены одиннадцатого класса просто не сдаст. Лучше в техникум, в большой красивый мегаполис, где много возможностей.

Но они так ни к чему и не пришли.

Тяжелый вздох разнесся по квартире, лишая парня выбора: мама стояла, прислонив голову к стене. Ее черные, как смоль, глаза смотрели серьезно, окутывали и душили своим умиротворением, такого же цвета волосы спускались вниз, не доставая до лопаток. В свои сорок она выглядела очень хорошо, но сильно уставшей.

— Доброе утро, Ром, — она кротко улыбнулась, хотя глаза продолжали жечь нутро.

— Доброе.

— Голоден? После пробежки-то.

— Да, но сначала в душ, — избегал, как мог, беседы. Нет желания снова поднимать эту тему и ругаться.

Сейчас хотелось просто отдохнуть, смыть пот и ненужные мысли, в конце концов, он еще не окончил даже среднюю школу: экзамены впереди, выпускной.

Проораться с мамой они еще успеют, а в итоге все будет, так как он хочет. Силками его в Новосиб не затащат, а если попробуют — он напомнит им, что с десяти лет ходит на бокс.

Переступив порог ванны, он мельком глянул в зеркало: на челюсти все еще желтел синяк, последствие недавней потасовки. Ребята попались не из простых, тоже, видать, занимались чем-то. Жаль, что им это не помогло. Рома хмыкнул.

Ну, кто может ему что-то противопоставить?

Он сам вершитель своей судьбы, и только он имеет право решать, как будет жить. Никогда он не пойдет по стопам отца, ни за что в жизни.

Парень стянул с себя футболку, следом скинул спортивки. Водная прохлада приятно бодрила, помогая разгоряченному телу прийти в тонус. Он лениво размазывал по коже мыльную пену, насвистывая знакомый мотив.

Но ощущение незыблемости своего положение быстро рассеилось, стоило ему выйти на кухню, перед этим обмотавшись одним махровым полотенцем.

Матушка потягивала тонкую сигарету, глядя куда-то в даль окна, думала о своем. На столе дымились стопкой блины, обильно смазанные маслом. Парень присел за стол и, перекинув несколько кругляшей себе на тарелку, принялся уплетать один за одним, смачно окуная перед каждым укусом в подготовленную мамой миску со сметаной.

Вкусно.

— Чем планируешь заниматься летом, сынок? — женщина потушила сигарету о крышку небольшой банки, стоящей рядом; в нее тонкая рука бросила окурок.

— Да у нас с пацанами много дел, — в перерывах между поеданием блинов, он пытался отвечать. — Хотели в июле рвануть в поход на пару недель, а там уже гляди соревы начнутся.

— Ты хочешь связать жизнь со спортом? — она с каким-то притворным любопытством осматривала его руки и голову.

Сын кивнул, не отрываясь от еды.

— Либо спорт, либо по военке пойду, — он блеснул янтарем глаз. — Я уже объяснял тебе вчера.

— Да помню я, — мама опять начинала нервничать. — Но ты должен понимать, какие риски тебя ждут, что там, что там. Один нокаут и навсегда останешься инвалидом, а про “военку”, — последнее слово она язвительно выделила, — я вообще молчу. Отправят еще в горячую точку.

Как матушка не могла понять, что ее дитетко не сумеет пойти куда-либо еще.

Он был спортивно подкован, голова работала, но не в точных науках или гуманитарных оборотах. Рома был прирожденным бойцом, победителем. И то чувство триумфа, которое он испытывал, отправляя очередного полудурка, решившего лезть на него, не сравнится ни с чем. Рома крепкий, он не боялся получать ответные удары, потому что знал, что все-равно одержит победу.

Любой, блять, ценой.

— Мам, все нормально будет, ну, — запричитал он. — Просто верь в меня.

И лучезарно улыбнулся, показывая острые клыки.

— Вот ты, конечно, — матушка тоже не сдержала ухмылки. — У тебя, такого писаного красавца, наверное, и девчонок полно?

— Еще бы!

Да, девок, в нем заинтересованных, была куча, но хоть бы одна из них пробудила в нем толику взаимной симпатии.

Единственная, с кем у него хоть как-то клеился диалог, была Полина, его двоюродная сестра. Остальные же, казалось, были, есть и будут ему никем.

Сколько бы ночей он не проводил с ними, надолго задержаться не получалось. Чувства для него являлись некоей вспышкой: яркой и импульсивной, но быстро угасающей. Он не стеснялся этого и всегда прямо говорил каждой своей спутнице, что отношения надолго ему не нужны, но те все-равно пытались доказать то ли Роме, то ли себе, что любовь все стерпит и именно она, та особенная, с кем все получится.

Не получалось. Рома оставлял их быстро и без сожалений.

— Ты так вырос, — мама закинула одну ногу на другую. — Я все же хочу, чтобы после одиннадцатого ты переехал, Ром. Пойми меня.

— Да перееду, перееду, — он нахмурился, — потом просто.

Это, вроде как, был компромисс, к которому они так стремились. Но Рома знал, что врет матери. Возможно, он и покинет родину, но только для того, что потом вернуться.

Здесь его место.

Добив завтрак крепким чаем, он наконец-то достиг своей комнаты. Шаловливо толкнул свисающую с потолка тушку боксерской груши. Та покорно шатнулась, чуть не задев стоявшую рядом гитару, но Ромка вовремя ее остановил.

Брякнувшись на кровать всем весом, он закинул руки за голову, медленно перевел взгляд на тумбочку, где стояли небольшие часы — половина седьмого.

Через открытое настежь окно доносилась птичья перипетия и шелест распустившихся недавно почек. Июнь наступал на пятки, но, к сожалению, не вызывал того же детского восторга, что в прошедшие годы.

Нужно было пережить основной государственный, а потом долгожданная свобода и получение первого в жизни аттестата. Нужно было побыстрее закончить все дела и со спокойной душой отдыхать и тренироваться — на соревах он обязан показать себя в лучшей форме, чтобы его заметили. Приедут типы чуть ли не из Москвы, и у тренера на Ромку большие ставки.

Парень мечтательно потянулся.

Поскорее бы!

В целом он пользовался популярностью не только у девушек. В школе он близко общался лишь с Бяшей (другом детства) и Полиной, да ловил влюбленные взгляды одноклассниц.

Все его знали, как талантливого спортсмена и гопника с ужасным характером, которого стоит обходить стороной.

В зале ситуация была иной — его УВАЖАЛИ.

Знали, что к нему можно обратиться за советом или какой-то более основательной помощью, Рома мог разрулить почти любые вопросы и имел статус своеобразного крестного отца.

Младшие подражали ему, а ровесники всеми силами старались не отставать. Давалось с трудом, ведь в вопросах спорта молодой человек был очень серьезен: не пропускал ни одной тренировки, внимал каждому слову, изучающе наблюдал за чужими поединками.

Так вот, возвращаясь к делам.

Был один мальчишка, заторчавший ему определенную сумму. Малой ничего такой, из порядочной семьи, все, как у людей, но вот вляпался не с теми познакомиться поближе, что ж поделать теперь — по долгам нужно платить.

Бяша, небось, спит еще.

— Значит, пора разбудить! — вслух сообщил он и, вскочив, заметался в поисках одежды.

Обычная футболка и широкие джинсы, висевшие на изножье, показались ему достойным прикидом для такого невзрачного события. Рома вообще не любил запариваться насчет одежды и как правило держался спортивного стиля; на районе его нередко вычисляли именно по трехлистнику адидаса, некоторые даже решались спрашивать, где тот добыл винтажный раритет.

Шустро вернув кроссовки на ноги, он кинул в сторону родительской спальни: — Я ушел, буду поздно, — и вылетел из дома.

Настроение — отличное, он в предвкушение удивительного будущего, к которому двигается семимильными шагами.

Друг жил через два переулка, в частном секторе. Этот район назывался Центром и его было принято считать основой всего города. Именно с этого частного сектора началась история Ромкиной родины. И он с уважением относился к дряблым деревянным халупкам, некоторые из которых даже не были подключены к электричеству и канализации. Эти дома редко защищались крепким забором или злыми собаками, здесь люди доверяли друг другу и считали, что кривых дощатых перекладин достаточно, чтобы огородиться от всего плохого и опасного.

Перед глазами уже дрожала щербатая дорога — она была основной, а от нее меж домов сужалась до тропинок, еще не заросших.

Рома вышагивал уверенно, точно зная как ему быстрее добраться до пятого дома на Центральной. И вот, он увидел знакомую сегментированную кровлю, подметил зашторенное маленькое окошко в крыше и закрытый квадрат люка рядом — Бяша действительно спал.

Ромка достал телефон и тыкнул на какую-то кнопку, оживляя дисплей.

Мама Бяши встает в восьмом часу, а, значит, уже должна была бодрствовать. Возможно, собиралась на рынок. Так оно и оказалось: они встретились, как только женщина прикрыла дверцу калитки.

— Доброе утро, Теть Арьян, — дружелюбно поздоровался он, как только его заметили.

— Привет, Ром. А Игорь еще спит, — женщина недовольно подбоченилась. — Иди разбуди его, а то совсем от рук отбился.

— Будет сделано! — парень играючи отдал честь и направился к дому.

Сад сейчас похож на свору палок и веревок, окруженных маленькими одуванами, но Рома знал, что через месяц этот участок станет самым примечательным местом Центра. Тетя Арьяна очень любила все цветущее и желтое, поэтому ее давно увлекло садоводство.

Жаль, что у них климат холодноват, и она не могла в полной мере раскрыть весь свой ботанический потенциал.

Как только мама Бяши отошла достаточно далеко, чтобы не заметить, что сейчас сделает Рома, он прыгнул вверх, ухватившись за желоб водостока. Положение не очень устойчивое, поэтому он поторопился взобраться на крышу. Поддел пальцами крышку люка и прыгнул вниз, прямо в логово товарища.

Они часто так пробирались, когда не хотели быть замеченными Тетей Арьяной (в основном, будучи пьяными).

— Пора, красавица, проснись! — как заклинание заорал Рома, от чего бурят подорвался с места, ударился головой о скошенный край потолка и завыл, вообще не понимая, что происходит.

Рома хмыкнул, довольный таким пробуждением друга.

— Бля, Рома, ты мудак или что, на, — потирая ушибленную голову, Бяша схватился за подушку и слепым броском попытался сбить нарушителя его покоя.

Но тот ловко увернулся и даже перехватил снаряд, почувствовав легкий азарт.

— Ай-ай-ай, нехорошо так, — нарочито обиженно посетовал тот, поудобнее перехватывая подушку. — Ты смотри, красавица, как бы я тебя не пришиб от радости! — и точным движением руки угодил бедолаге прямо в больную голову.

Тот опять завыл, считая секунды до смерти проклятого Пятифана.

— Пришибу, на!

— Лучше бы спасибо сказал, что я не облил тебя родниковой водичкой, — Рома опять хмыкнул.

— Братан, да какого хуя, ну, реально, на. Седня суббота!

— Вот именно, брат! Суббо-ота, — он многозначительно ткнул в друга указательным пальцем, — самое лучшее время для активного отдыха.

— Какого еще, блять, активного отдыха, на? — не выдержав, Бяша всплеснул руками. — Ром, ты ебнулся, скажи честно?

В ответ на это парень лишь покачал головой.

А затем напомнил давнему товарищу, что перед экзаменами им необходимо закрыть вопросы с парой-тройкой человек, чтобы потом об этом не беспокоиться.

И сделать это лучше пораньше, чтобы вечером тихо-мирно прогуляться, погодка ведь шепчет, как-никак. Бурят на это отреагировал без особого энтузиазма, ему откровенно хотелось спать, а не пугать молодняк, который и так со страху перед Ромкой ссался уже.

Но раз дружбан говорит, что надо, значит, надо.

У такой спешки был и потаенный, даже от Бяши, смысл.

Незадолго до этого, примерно пару дней назад, у Пятифана состоялся неприятный разговор с тренером, из которого он понял, что если накосячит летом хоть раз — турнир ему будет только снится.

Это правило распространялось на всех, но особое внимание Роме уделили не просто так.

— Пятифанов, ты — талант, — признался Палыч, — но нрав у тебя то еще говно. Тебя все либо боятся, получив пизды, либо обожают, думая, что ты крутой и всему их научишь.

— Ну, и че дальше? — парня эти слова раззадорили, хотя цель их была прямо противоположной.

— А дальше, Ромка, вот че: если твоя репутация просочится за пределы нашего города во время состязаний, очень скоро весь наш клуб прикроют нахуй, как сраных каратистов.

Он очень хорошо запомнил эти слова и поклялся себе, что с первого июня скажет “Нет!” любому насилию.

Но сейчас была лишь последняя майская неделька и беспокоиться пока не о чем, нужно лишь немного укрепить свой имидж, так сказать. Запомниться на ближайшее время и заставить всех позакрывать свои пиздаки.

Рома не очень любил лишние риски.

Со стороны взглянув на эту парочку, можно подумать, что они просто два славных друга, которые решили с утреца прогуляться по мощеным улочкам.

Но на странность, редкие прохожие их сторонились, метались на другую сторону улицы, не поднимали глаза. Бяша откровенно наслаждался таким зрелищем, окончательно проснувшись, а вот Рома все выискивал знакомые силуэты. Даже если они не найдут их сейчас на улице, адреса и номера давно известны.

Всех настигнут, кого надо.

Вот, его глаз подметил рыжего парня на скамейке, кажется, тот уткнулся носом в журнал и был очень заинтересован в новостных столбцах со всякой желтухой.

Бедняга вздрогнул, когда на его плечо упала тяжесть чужой руки. Все его внутренности в одно мгновение сжались, окоченев от ужаса. По бокам от него опустились две фигуры.

— Привет, родной, — подал голос тот, чья рука громоздилась сейчас около шеи, — у тебя должок небольшой, помнишь?

— П-привет, Ром, Бяша — парня било мелкой дрожью от атмосферы, которая окутала его. — Да, помню. И вернуть пока что не могу.

— Да че ты чешешь, на, — Бяшино лицо оказалось совсем рядом, провоцируя порцию болезненных мурашек. — У мамкиного сынка должны быть деньги, ну, или что-то равноценное, — он рвано загыгыкал.

— Тихо, Бяш, — Рома махнул кистью, останавливая нападки. — Мы же все-таки не звери какие-то, мы — люди. Малец, сегодня тебе выпал золотой билет, — похлопал по плечу ободряюще, — долг мы тебе простим, так уж и быть.

Бурят не выкупил такого поворота событий и вопросительно посмотрел на главного, но тот с морозным спокойствием продолжил:

— Вместо этого у меня будет для тебя небольшая просьба.

Мальчишка только немного расслабился, как тут-же насупился, ожидая приговор.

— Тихо-тихо, тут никакого криминала, — заверил Рома. — Просто следи за тем, чтобы о нас поменьше пиздели всякие утырки. А если вдруг услышишь что-то, то сразу к нам, лады? — ослепительная улыбочка.

— А, — казалось, что испуганный до смерти вновь ожил, цвет кожи стал чуть розовее. — Это все?

— Ну да, но только ты запомни, мы на тебя положились, — рыжий почувствовал холод металла на своей шее, — если мы прознаем первыми о крысе — спросим с тебя, как с ответственного.

До его ушей донеслось громкое сглатывание.

Хорошо.

— Понял, родной? — ответного кивка вполне хватило. — Отлично, братан. Я в тебе никогда не сомневался!

И они ушли, оставив мальчишку сидеть в одиночестве, продолжая сжимать в мокрых ладонях шуршащие листы.

— Ромыч, а на кой ляд ты его так пресанул, на? — оказавшись на достаточном расстоянии, Бяша все-таки начал задавать вопросы. — Я нихуя не понял, братан.

Пятифан достал из кармана пачку, протянул сигарету сначала другу, затем достал такую-же себе.

Прикурили.

— Нам стоит больше следить за чистотой репутации, — сказав это, он повторно затянулся. — Крыса всегда заложит другую крысу, но вопрос в том, кем она будет себя считать в этот момент?

— Все еще нихуя не понятно, — честно признался бурят.

— Да и забей хуй тогда, — он сплюнул.

Не столь важно, понимает ли его мотивы, даже, пускай, лучший друг.

Главное — чтобы все было ровно так, как он хочет.

Впереди еще целый день.

← предыдущая

→ следующая

#тихий омут #вводные

0 notes

bas-kol-bas · 9 months

Text

Антон

Свой путь и срок Я, исчерпав, вернусь Там — я любить не мог Здесь — я любить боюсь Zoloto

Беловолосый парень сидел на бортике крыши, лениво свесив ноги.

Майские вечера, такие теплые и приятные, давали возможность спокойно порисовать даже в самое позднее время. Вглядываясь вдаль, сквозь линзы очков, он вырисовывал на листе все, что считал важным для композиции. Это был простой набросок, ничего особенного. Он часто заполнял блокнот чем-то подобным, просто чтобы набить руку в перспективе и архитектуре.

Хоть обычные хрущевки и не задавали ему сложной задачи, но зато благодаря их простой геометрии, парень мог углубиться в мелкие детали: окна, растительность, люди, идущие по тропинкам. А в темное время суток, ему очень нравилось особенно выделить темноту городского неба.

Глянув в последний раз на плод своих трудов, Антон признал, что вышло неплохо и начал неторопливо собирать свои вещи.

В голове всплыла его первая выставка, классе в седьмом, наверное.

Тогда-то его заметил Союз Художников, вскоре ему дали добро еще на нескольких мероприятиях, а затем картины начали покупать.

Но со временем идеи, к ужасу Антона, иссякли. Старшие товарищи успокаивали его, говорили, что такой период застоя нормален и закончится, но парень знал, что пока сидит на одном месте, мало что может измениться.

Тогда он ушел с головой в спорт.

Там познакомился с новыми людьми, увидел красоту в пластике тела, но на тот момент ему не хватало навыков для действительно красивого изображения. А вот сейчас, во время летних соревнований, он мог бы попробовать выдавить из себя что-то стоящее и, вероятно, у него получится.

Легкая атлетика была приятной отдушиной для Антона, а еще именно благодаря ей он научился лазать по крышам.

Старшие часто носились то на вокзалах, то на заброшках и редко брали с собой молодняк, но он сумел правильно показать себя, и его приняли.

Взяли с собой.

И, не смотря на тот шквал эмоций, который он получал от каждого ночного приключения, родители воротили нос: поймают в комендантский час и все, ставь крест на художественной академии. Но Антон все-равно убегал, убегал и возвращался с кучей новых идей.

Ночной город до сих пор питал его, но парень, как и тогда пару лет назад, чуял, что скоро этот источник тоже прекратит питать его голову. Поэтому большие ставки он делал именно на спорт, на человеческую фигуру.

Осталось только дождаться лета.

Перекинув ногу и схватившись двумя руками за трубу водостока, Антон шустро спустился, перебирая конечностями. Приземлился мягким прыжком и, насвистывая что-то под нос, зашагал домой.

Стоило ему только щелкнуть ключом в двери, как мать оказалась перед глазами и начала ругаться:

— Антон! Ты где опять шляешься?!

— Я был на крыше, рисовал, — честно признался он, разуваясь.

Заметил рядом отцовские лакированные ботинки.

— Опять лазал? А если ты упадешь?! Случись что, кто тебя искать будет? Дружки твои со спортивного клуба?!

Ну, по идее, да. Но матери не стоит говорить об этом, иначе только пуще разозлится.

— Папа приехал? — невинно спросил сын, пытаясь сменить тему.

— Да, у него для вас отличные новости! — разъярилась мать еще сильнее.

Маленькая белокурая девочка высунулась из своей комнаты, как будто, только ждала, когда мама это скажет. Она с тревогой посмотрела на брата.

“Что-то плохое происходит,” — понял по ее глазам.

Оле было одиннадцать, внешне она очень походила на Антона, только черты лица в разы мягче в силу возраста. Девочка переходила в шестой класс и, несмотря на свой возраст, была очень смышленой и по-своему талантливой.

Антон боялся, что из-за его успехов родители могут начать давить на нее, но все сложилось донельзя хорошо — она сама потянулась к творчеству.

Лепила, разукрашивала, создавала что-то из ничего. Будущий ваятель — точно подмечал отец, глядя на ее скульптуры из всего, что попадалось под руку.

Но самый главный Олин талант — проницательность и жуткая интуиция.

Ее ясные глаза выдавали незаурядный эмоциональный интеллект, в этом плане брат сильно ей уступал, как правило, не думая о последствиях.

— Дети, соберитесь на кухне, — подал голос отец.

— Он сильно нервничает, ты не слышишь? — шепотом пролепетала девочка, хватая брата за руку.

Он не слышал, если честно, но чтобы не выглядеть в глазах сестры дураком, кивнул.

Пройдя в небольшое помещение, Антон понял о чем говорила сестра.

Отец был крупным, высоким и статным мужчиной. Его волевой челюсти позавидовал бы много кто. И от того, каким внушительным он был, видеть его сейчас, сгорбленным за столом и смотрящим в одну точку, тяжело.

— Вам придется уехать, дети, — размеренно проговорил он, не поднимая лица. — Ненадолго.

— Типа, на дачу? — уточнила Оля.

— До зимы, возможно, чуть дольше.

Антон вскинул брови.

— Не поеду я никуда! — возразил он, моментально закипев.

У него осенью целая стена в галерее, какая еще дача?!

Если он не напишет с десяток стоящих работ, то ему просто будет не с чего оплачивать академию. Это ведь было одно из условий отца, когда парень отказался перенимать банкирское дело. Самому оплатить себе первый курс. Он и краски себе сам покупал и холсты тоже.

Антон старался как мог не доставлять хлопот и доказать, что его ремесло чего-то стоит, а теперь его просто лишают дела жизни. У него практически были деньги на обучение, остался как раз год, он бы скопил.

Ему нужна эта выставка, черт возьми!

— Это не обсуждается, Антон! Я не могу рисковать вами, дети…

— А до этого ты об этом не думал, да? — подначивала мать, протирая посуду.

— Карина, помолчи хотя бы пару минут, — мужчина устало потер виски. — Я и сам не в восторге, но…

— А ты мне рот не затыкай!

У родителей начался очередной скандал.

Оля прижалась к брату, который хотел бы тоже что-то возразить, вставить и свое мнение, но вид отца заставил содрогнуться. Никогда прежде он его таким не видел. Папа был мудрым и очень расчетливым, хладнокровным в рабочих делах. Не совсем законных делах.

Поэтому парень решил отвести сестру в свою комнату и узнать, что происходило дома, пока его не было. Может, с родителями получится как-то договориться...

— Оль, что произошло? Почему отец нас сбагривает, они не говорили? — Антон правда хотел бы не давить на нее, но эмоции брали верх.

— Случилась какая-то большая беда на работе, — сестра села на свою небольшую кровать, начала рассматривать постеры над столом, стоящим напротив. — Бывшие товарищи папы обвиняют его, ищут.

Даже при всей своей незаинтересованности в отцовской профессии, Антон понимал, что могут сделать с их семьей, если ситуация реально патовая.

Видимо, отец не боялся умереть сам, но боялся, что найдут дорогих ему людей.

— Мама отказывается ехать, — на глазах разбухали соленые росинки. — Они убьют друг друга, Тош!

Брат в два шага оказался рядом и крепко обнял бедного ребенка.

Ему никогда не нравилось, что родители вечно забывают о том, что их лязги слышны на весь этаж. И Оле они слышны тоже. Девочка очень болезненно переживала любой их скандал, впитывая каждую эмоцию, каждую фразу.

В таком положении правильного выхода не было.

Если начать отстаивать свои интересы, то отец, быть может, прислушается, но одну Олю не отправят, а, значит, риски повышаются. Отец хочет остаться здесь для того, чтобы лично уладить вопросы, мама будет ему только под ногами мешаться. Но если она поедет с ними, то про поздние выходы придется забыть. Стоит прислушаться к отцу, побыть летом в этом городе-деревне, мама же пускай останется здесь: так ночные прогулки никто контролировать не станет. Он сумеет найти идею даже в такой богом забытой дыре.

Главное сейчас — защитить сестру и не дать родителям развестись.

Семья — приоритет.

— Послушай, Оль, — он нежно гладил ее по голове, вытирал рукавом толстовки слезы, — давай поедем. Пускай.

Девочка с надеждой посмотрела в светлые глаза своего старшего брата:

— Ты согласен? — она чуть успокоилась, хотя крупные капли все еще стекали с покрасневших щек. — А как же твоя выставка?

— С этим мы разберемся. Я поеду, но на определенных условиях, — он таинственно посмотрел на младшую.

Та с недоверием покосилась в ответ. Она не понимала, как у ее брата работает голова и хорошее чувство эмоций далеко не всегда помогало ей в этом. Она могла только догадываться, о каких именно условиях идет речь, но чутье подсказывало, что маме придется остаться.

Антон проснулся первым.

Измотанные вчерашней руганью родители, сейчас крепко спали, поэтому он мог свободно хозяйничать на кухне. В процессе готовки завтрака он обдумывал, как получится уговорить отца оставить мать. Или как уговорить маму не пасти старшего сына во время поездки. Оба варианта его устраивали, но первый мог подвести предков в ЗАГС во второй раз.

Боже, какая запара…

— Антон, ты уже проснулся? — услышал он за спиной мамин голос.

— Мам, скажи, — он решил пойти напрямую, — ты хочешь поехать с нами?

Та долго молчала, немного раздраженная тем, что с утра пораньше ей опять напоминают про эту идиотскую поездку.

— Нет, Антош, я не хочу, но и бросить вас я не могу.

— Там будет бабуля, — возразил сын. — Это как в деревню к бабушке. На каникулы. Я просто вот, что подумал.

Он достал две тарелки и аккуратно выложил золотистый омлет, добавил немного помидор и украсил все листиком укропа. Приглашающим жестом указал матери на стул.

— Давайте компромисс: мы с Олей уедем на лето, и если к осени ситуация изменится в лучшую сторону, то вернемся назад, если нет, то вы оба приедете к нам?

Отец оказывается тоже уже не спал:

— Нет, сын. К сожалению, полгода — это минимум, который вам придется провести там. Единственное, Карина, ты и правда могла бы остаться здесь до осени.

— Зачем это? — съязвила она, поддевая вилкой омлет.

— Я буду без тебя скучать.

Мать поперхнулась только что положенным в рот куском еды, немного покраснела. Завидев это, отец и сын переглянулись и заулыбались. Каждый о своем.

Утро проходило на удивление хорошо. Не зря говорят, что любую плохую новость сначала необходимо переспать. Докладывая последнюю порцию завтрака (для Оли), его посетила еще одна неприятно щекочущая мысль.

А что будет с сестрой? Если Антон, как он изначально и хотел, все лето проработает над выставкой, станет пропадать на какое-то время, то как к этому отнесется Оля? В том городке, конечно, должны быть еще дети, он уверен, но захочет ли она общения с ними…

Младшая проснулась последней, когда все уже поели. Она со слюнявым аппетитом приложилась к трапезе, обильно запивая все зеленым чаем. Брат не смел отвлекать ее, пока та не доест.

Оля чуткая, она должна понять.

— Мась, — когда посуда уже была помыта, он обратился к ней, — что ты планируешь делать на каникулах?

— Буду творить! Прямо как ты, — заулыбалась в ответ она.

— Отлично, договорились.

От сердца отлегло. Что ж, эта неожиданная поездочка может стать не такой уж и беспросветной, как казалось вчера.

Все с ними будет в порядке.

Весь оставшийся день Антон собирал вещи.

В небольшую спортивную сумку он сумел уместить всю свою одежду, а вот для художественных принадлежностей потребовался чемодан, два тубуса и огромная плоская папка, в которой хранились планшеты и часть бумаги.

С отцом про выставку они поговорили. Было решено, что сын сообщит, когда закончит, и тогда его заберут домой на какой-то срок, чтобы он мог спокойно зарегистрировать себя и свои работы, а затем, уже осенью, приедет и отгрохает себе целое состояние, на которое и поступит в академию.

Деньги на пропитание и карман им будут выдавать через бабушку каждую неделю, но на всякий случай Антон припрятал небольшую заначку в тайном кармане сумки.

На черный день, так сказать.

Оля была в предвкушении, ведь в осознанном возрасте она с ��абулей ни разу не виделась. Девочка очень ответственно подошла к вопросу сбора, сумок тоже вышло немало. На вопросы родителей — зачем ей то или это — она отвечала, что они просто не понимают, и ей необходимо, как можно больше материала.

Отчего-то мама была молчаливой и старалась лишний раз ничего не трогать. На ее сонном лице отражалась некая мнимая тревога, она опасалась за что-то, но боялась сказать вслух. Будто, в случае, если дети узнают, они точно не смогут пройти мимо. Она переговорила о чем-то с отцом, тот начал заверять ее, спокойно и уверенно объясняя. Оля не могла понять, что они говорят, слишком было тихо.

Но за мамулю беспокоилась и за себя с братом тоже. Чутье не давало покоя.

В итоге мать решила не ехать с ними, даже просто, чтобы увидеться с бабушкой.

Нудное перетаскивание вещей вниз, а затем утрамбовываем их в багажник, аки тетрис для людей за тридцать и с детьми, вымотало маму окончательно. Обнимая дочь, она заплакала, не зная, куда спрятать лицо. Затем, подойдя к сыну, тихонько ему в шею произнесла:

— Не танцуйте со зверями, сын. Прошу вас.

Антон, не понял, что она имела в виду, но попытку переспросить женщина остановила, прижав палец ко рту. Весь ее вид источал потаенный страх, тревогу, но она не могла сказать, не имела достаточной силы, чтобы признаться.

На такой очень странной и печальной ноте они расстались.

Впереди их ждало целое лето непойми где, непойми с кем.

← предыдущая

→ следующая

#тихий омут #вводные

0 notes