Жизнь и смерть - высокие слова, они как флаги Часто мы равняемся на них, во имя них клянёмся, Берём и защищаем в жаре боя. Их ткань похожа, рисунок, бахрома. Но тот же ветер развевает флаги. Повиснут в штиль - и не понять, жизнь или смерть нам в этих лоскутах. Бороться или сдаться пустоте? С кем и кому? Всё едино, всё в руках… Твоих или Его? Чьи руки держат вожжи? Чьи клинок? А кто танцует? А что за ветер развевает флаги? Кто выткал материал? А кто повесил? Важнее здесь вопрос или ответ?

А где-то далеко Горит огонь на речке. Погреться там легко, Не ехать бы по встречке. Хоть птицей пролететь, Медведем проломиться, Куницей пробежать И каплей просочиться. Жива я тем огнём, Он место сбора, главный. Кормить его припрусь, Беречь его попрусь Я в тридесятом царстве. Хоть клясться, хоть проклясть. И жизнь, и свет - едины. Куском коры попасть В костёр. Всё время мимо.

Мне приснилась львица На лётном поле она боролась с человеком Что было дальше? Я проснулась. Пусть будет здесь как эхо сна. Что будет дальше? Трам-парам! - не будет точно. Вольюсь как капля в речку. Мелкий ручеёк В реку без дна, но с берегами. Расщелину пути, Проход в миры, леса, холсты пустынь. Дорога в дождь, а значит - в небеса. Упасть росой в пустыне, Чтоб выпил скорпион. Всего лишь жизнь. Всего лишь сон.

Шатаюсь, но иду Колени все в огне, А голова в воде Плывет вокруг меня. А где-то встреча есть, Но мимо мимом я. Под песню соловья Скольжу при свете дня, А может в мраке ночи. Держать свечу не хочет Старушкина рука. Я соглашаюсь жить - Чуть-чуть и понарошку. Не спорить и любить, Смотреть, ругать и видеть, Не спать, деревенеть, Неметь и вдруг обидеть, Кричать, гудеть и петь. Молчать, идти на ощупь. На крыльях улететь. Так жить. Как можно проще.. Мне так легко уйти, что лучше уж остаться. И миру показаться В конце моей борьбы. Так потихоньку плыть. В реке искать дорогу. А где-то сверху - боги, И там внизу - на дне. И смотрят сквозь стихи, Сквозь ритм, банальность, рифму. Что видят? Невзаимны, все наши дни - взаймы. А чьи мы должники? Потомков? Предков дальних? Как отдавать долги? Чем и кому? Не знаю.

Мы с тобой пережили зиму. Ну, а может она нас жила? Я устала не жить красиво И неловко чувствовать, И не знать как дела. Ты подаришь мне сад орхидейный - Обязательно чтобы расцвел к Рождеству. “Сделай шаг”, - скажем так - Этот голос весенний, вешний, может быть тёплый, зелёный. Иду.

Солнце светит до слёз. Уродилось! Твои тени как те наши дни.

Всё, что в наших руках, Или тлен, или прах, или свет Исчезает успех, жажда славы, голод достойных побед Вся вода уже выпита И банально спросить: Твои как дела? - Ничего? Хорошо? Веселы? Или горе? А куда ты уходишь? В леса или море? Море - чайки. Лес - дубы. Горизонт - небеса. Так просто жить - за. Так сложно быть - против. И легко - за глаза. Когда в чайки, дубы, небеса смотришь жизнью без плевел обид и мороки То стрекочут сороки. Боль тревоги гуляет в глазах.

Энн Ламотт. Двенадцать жизненно-писательских выводов

Источник: Anne Lamott, 12 truths I learned from life and writing

Моему внуку семь лет. 

Когда он просыпается в хорошем настроении, я слышу: «Знаешь, бабушка, это может быть самый лучший день в моей жизни». А иногда он пробирается ко мне ночью и спрашивает, дрожа: «Бабушка, а ты можешь заболеть и умереть — или нет?».

Пожалуй, это описывает всю канву жизненного опыта для меня — и для большинства моих знакомых. Жизнь как салат из приятного ожидания и горечи.

За пару дней до моего 61-го дня рождения я села и записала, что я к этому возрасту знаю наверняка. В новостях так мало правды, что мне приятно быть хоть в чем-то уверенной.

Скажем, моему телу больше не 47, хотя я себя внутри до сих пор чувствую как раз на столько. Мой друг Пол ближе к восьмидесяти говорил, что чувствует себя молодым человеком, с которым случилось что-то плохое.

Моё «Я» не принадлежит времени и пространству. По документам я родилась в 1954 году. Но моё внутреннее, настоящее «я» — не привязано к этой дате. Моему «я» нисколько лет. Ему столько лет, сколько мне когда-либо было (хотя было бы неплохо вернуться в шестидесятые и посоветовать себе не злоупотреблять загаром).

В наши дни чувство переполненности информацией, которой нельзя доверять, мучает всех и каждого. Поэтому мой список того, в чем я совершенно уверена, может поддержать как меня, так и вас.

Во-первых, правда обычно парадоксальна по своей натуре. Жизнь — бесценный, бесконечный, ценный дар. И в то же время выносить её иногда более чем невозможно. Нам, высокочувствительным людям, достается от нее особенно сильно. Здесь так сложно и странно, что нам иногда кажется, что нас надули и подсунули нам что-то крайне противоречивое. Нежнейшая привязанность, сладчайшая любовь — и отчаянная бедность, природные катастрофы, прыщи и Моцарт, всё в одном жизненном салате. Не думаю, что эта система стройна или идеальна.

Во-вторых, практически всё, что угодно, заработает снова, если вы его выключите и снова включите… даже вы сами.

В-третьих, нет ничего снаружи вас, что может бы вам помочь достаточно надолго. Если, конечно, вы не ждете трансплантации органа. Невозможно купить, заработать или перенять гармоничное отношение к себе и миру. Это одна из самых неудобных правд, и я не люблю её признавать. Но счастье достигается исключительно изнутри, и мы не можем одарить им любимых и близких. Им придется найти свои способы, свои ответы. А чтобы позволить им это сделать, придется их отпустить — включая ваших выросших детей. Если проблема у кого-то другого, решение находится явно не в ваших руках.

Наша помощь бесполезна. Наша помощь может быть токсична. И, разумеется, наша помощь — это красивое слово для власти, контроля, надзирательства. Оставьте свою помощь себе. Прекратите распространять её вовне.

В-четвертых, каждый из нас неминуемо измучен, разбит, напуган и растерян — даже те, кого мы ставим на пьедесталы, кем мы восхищаемся. Они гораздо сильнее похожи на нас самих, чем мы готовы это признать. Не сравнивайте своё внутреннее ощущение себя с чужими фасадами.

Мы с вами не можем никого спасти, починить, вернуть на путь истинный или привести к трезвости. Тридцать лет назад я прекратила пить не из-за чьей-то помощи, а потому что моё поведение и мой образ мыслей привел меня к настоящей катастрофе. Тогда-то я и обратилась за помощью. Мой друг сказал, что Б-О-Г расшифровывается как «Бежать, Отчаявшись Глобально». В моем случае было «Бежать из-за Отсутствия Гениальных идей».

А что делать, если спасти, починить других нельзя? Уверенно, настойчиво и упорно учиться бережно относиться к себе. Это огромный подарок миру вокруг нас. Когда вам сказали, что вы слишком самоуверенны, улыбайтесь, как Мона Лиза, и заваривайте вкусный чай на вас обоих. Быть бережным и заботливым другом самого себя (забавного, дурацкого, надоедливого, эгоистичного себя) — это быть себе домом. С этого начинается мир во всём мире.

В-пятых, шоколад с 75% содержанием какао — не еда.

Лучше всего такие плитки подходят для того, чтобы подкладывать их под ножки качающихся столов. Это несъедобно.

В-шестых… про писательство. Каждый писатель (даже самый хороший) обладает отвратительными черновиками. Разница между писателем и не писателем не в качестве или количестве черновиков. Писатель не прекращает писать, несмотря на то, что получается текст не сразу и не всегда.

Писатель делится историями понемногу. Одна страничка в день. Птица за птицей, как я пишу в одноименной книге.

Когда мой старший брат учился в четвертом классе, ему задали работу по птицам. Он дотянул до последнего дня, сдавать нужно было на следующий, и никак не мог начать. Наш отец уселся рядом, взял бумагу и карандаши — и сказал брату: «Птицу за птицей, дружок. Прочитай про пеликанов и напиши своими словами о пеликанах. Потом выясни про синиц — и напиши о синицах. И только после этого — про гусей. Не раньше».

Итак, правил писательства всего два. Первое: птица за птицей. Второе: отвратительные черновики.

Ах да, и ещё одно: всё, что происходило с вами в жизни, всё, что вы чувствовали по этому поводу — ваше личное дело. Если люди будут жаловаться, что вы пишете о них недостаточно тепло, им стоило вести себя лучше.

Помните, пожалуйста: вы попадете в персональный ад, если проснетесь когда-нибудь в далеком будущем и поймете, что так и не записали всё, чем полнилось ваше сердце: истории, воспоминания, картинки и песни. Так и не записали свою правду, свою версию произошедшего — своими собственными словами. Тем временем это всё, чего мы от вас ждем, и это причина, по которой вы появились на свет.

В-седьмых, успех публики и временная популярность — это то, от чего долго и упорно требуется приходить в себя. Успех и популярность убивают людей (и уже убили множество).

Наиболее неприятные и злые люди, с которыми я сталкивалась — это писатели-мужчины, авторы бестселлеров, имевших грандиозный успех. Возвращаясь к первому пункту моего списка, парадокс в том, что это одновременно большое счастье — получить согласие издателя, опубликовать свои истории, быть услышанным. Только не покупайтесь на иллюзию того, что успех починит и спасет вас, заполнит сырные дырки внутри вас.

А вот писательство — может. Как и пение в хоре или кантри-группе. Или волонтерство маляром. Или наблюдение за птицами. Или работа со старушками-собаками, на которую больше никто не согласился.

В-восьмых… семья. Семья — это тяжкий, тяжкий труд. Как бы прекрасно и восхитительно порой ни было проводить время с родными. Смотри первый пункт: и тут парадокс. На встречах с вашей расширенной семьей, где вам хочется убить себя (или кого-то ещё) об стену… вспоминайте, что это вообще большое чудо — что нас с вами зачали и родили. Наша планета — это большая школа прощения. Всё начинается с прощения себя, а дальше идите по часовой стрелке, пока сидите за этим большим столом в удобных домашних штанах.

В-девятых… еда. Постарайтесь принимать чуть более ответственные решения. Вы знаете, о чем я говорю.

В-десятых, благодать. Великая милость, ощущение всепрощения. Удивительное в духовном в том, что все мы равны как представители человеческого рода: как правитель крупной страны, так и ваш новорожденный внук. Почему так — неизвестно.

Смех, на мой взгляд, — это газированная святость. Он возвращает нас к себе, дает надежду и позволяет смягчить душу.

В-одиннадцатых: бог — это не страшно. Если мы говорим о духовности, а не религии, хорошая замена слову «бог» — «не я». Оглянитесь вокруг.

В-двенадцатых, смерть. Мучительно сложно признавать, что некоторые люди (а их не так уж и много), без которых я не могу представить своей жизни — смертны. После их ухода вас никогда не покинет горечь. Даже если общество считает, что вы должны считать иначе — ничего вы не должны. Леонард Коэн говорил, что «трещины есть повсюду; так в нас проникает свет». Благодаря трещинам мы чувствуем себя живыми.

Есть на свете люди, способные рассмешить вас до слез в самую неподходящую минуту. Их отсутствие в вашей жизни будет неоспоримым фактом, ночным кошмаром, тоской по дому. Горевание, время, поддержка друзей, слёзы — в какой-то степени помогут. Слёзы помогут вам идти дальше.

Помните, что бог сказал Моисею? Он сказал: «Сними свою обувь». Потому что это святая земля — вся наша планета. Трудно в это поверить, но это наиболее правдивая из моих правд. Когда вы вырастете, ну хотя бы как я, вы признаете: смерть так же священна, как и рождение. Не беспокойтесь. Занимайтесь своими делами. Каждая конкретная смерть — переживаема, когда вас окружают хорошие люди. Вы не одиноки во вселенной. Те, кто рядом, помогают вам идти туда, куда идем мы все. Как сказал Рам Даст, «Когда всё сказано и сделано, мы лишь провожаем друг друга домой».

Вот и всё. Если я пойму что-нибудь ещё, я обязательно расскажу. Спасибо.

Вардзия Гугл напомнил, что год назад мы были в Вардзии. Это пещерный город в Грузии недалеко от границы с Арменией. Сейчас здесь монастырь. А начиналось всё с крепости... Когда мы крутили карту Грузии и планировали поездку сюда во второй раз, я предложила вернуться в Вардзию. Душевная связь с этим местом возникла с первого слова. Когда Иракли, наш гид по Грузии, рассказывал, почему Вардзия называется Вардзией. Девочка Тамара (которая потом станет царицей) с дядей посещала строительство города. Она спряталась и обеспокоенный дядя искал её. Тамара отозвалась из какой-то пещеры: ак вар, дзия - я здесь дядя! Так это место и получило своё имя. Я услышала это. Грохот строительства, обеспокоенный голос дяди "где ты?!", звонкий девчачий голос "я здесь, дядя!". Я почувствовала как должна была вибрировать скала, в которой строятся переходы, роются комнаты, залы, храмы и хранилища, каменная пыль в воздухе. В первый раз мы ехали в сюда днём, смотрели на горы, которые окружают Вардзию. По сравнению с Военной грузинской дорогой, эти горы были очень человечными, близкими, живыми и историческими. Было легко представить людей на их склонах, которые пасут коз (коров представлять не приходилось, они и так встречались везде: и на дороге, и в туннелях, и на склонах), строят террасы и дома, путешествуют. Живут в общем, несут с собой историю. И Вардзия как поселение в скале казалось таким логичным в этом месте. Вардзия возвышается над всем вокруг, нам приходится подниматься по дороге ко входу в скалу. Глядя снизу вверх, поражаешься масштабу. И ещё больше меня впечатляет то, что это всего лишь одна треть города, остальное обвалилось через 120 лет после завершения строительства во время землетрясения. В это время в городе жило несколько тысяч людей. Снова картина - только уже разрушения. И особый смысл заметить, что цвет скалы разный, что пространство поселения словно вывернуто наружу, что огромные камни, осколки землетрясения, валяются у подножья. Гид Гоча рассказывает, что люди ушли отсюда после землетрясения на несколько десятков лет. И легко представить это запустение в камне. Словно возвращение скале её собственного пространства. Потом через череду завоеваний, гарнизонов, крепостей Вардзия стала монастырем. Постоянно здесь живут 5-7 монахов. У входа в скалу Гоча с гордостью показывает водопровод из керамических труб, которым несколько сотен лет. По ним до сих пор течёт вода. Рассказывает о женском монастыре, куда ведёт этот водопровод. Он славится своим шелковым производством. Вардзия - это светлый камень с лабиринтами туннелей, лестницами с уровня на уровень, неожиданными выходами наружу, залами и комнатами. Для меня камень - это плотная тишина, концентрат молчания. И когда камня так много и он природный как здесь, то эта тишина слышнее, чем всё остальное, что происходит вокруг - люди с фотоаппаратами, ветер и птицы, свет. Люди, вода и ветер оставили следы в формах и шероховатостях поверхности, но тишина камня идёт изнутри. Здесь её легко поймать как волну местной радиостанции. Я здороваюсь с тишиной, с человеческими историями, с историями о воде и свете в туннелях города. Здесь есть церковь, а там фрески. И это особое место в сердце. На фресках основательно живут люди и легко летают ангелы. Там небесный синий пробивается через трещины и копоть из 11 века в наш. Фрески как мост оттуда. Гоча показывает нам источник, откуда поселение брало и продолжает брать воду. Здесь своя легенда, как у многих источников. Женщина, которая выпьет воды отсюда, вскоре станет беременной. "Что, и незамужние девушки?" - смеемся мы. "И они тоже, - быстро находится гид, - они вначале выходят замуж, а потом рожают детей!" Во второй раз я брожу по Вардзии как по знакомому и близкому месту. Прикасаюсь к стенам, здороваюсь и слушаю истории, рассказываю свою. Я не чувствую себя здесь любимой или избранной, я чувствую себя родной, словно меня ждали, чтобы посмотреть, что из меня выросло. Свет играет в камне свою музыку. Словно это огромная волынка со своими ходами-выходами. Лабиринт туннелей, ступени, по которым ходили столетиями монахи, правители, военные, купцы. Сейчас там и мои следы.

Горе утраты

Горе - это о несвободе. Я не могу отвертеться от правды, что моего любимого близкого со мной нет и не будет. Никогда.

Горе ещё и об удивляющем желании жить. Оно есть, хотя и не должно бы. Что-то внутри меня пугается умереть и начинает работать лапками. Я отношусь с уважением и благодарностью к этому чему-то. Замечаю и поддерживаю это желание жить дальше, как бы оно не прояв��ялось. Пусть это желание есть суши, черешню или малину, или постричься, или купить платье, или рисовать, или писать тексты, или вдыхать запах липы в парке. Одновременно я слышу голос моей Внутренней Вредной Жабы, что я неправильно горюю, недостаточно горько и эмоционально. Что я не должна хотеть платье, например, и жить в общем-то, тоже… И что новая одежда не вернет мне малышку. Последняя фраза простая и ясная. Она не ранит стыдом или болью. Потому что правда.

Горе и утрата - это об изменениях. Приходится знакомиться заново - с самой собой. А потом рассказывать об изменениях другим. Утрата заставляет перестраивать основание моего мир��, передвигать то, что было стабильным многие годы. Приходится искать ответы на вопросы о Боге, любви, случайностях, людях, смерти. Заполнять пустоты в фундаменте, прокладывать новые связи, допускать подвижность там, где её до этого не было.

Горе - об общности и отдельности с людьми. Дистанция с близкими - она есть. Я хочу пересказать свой опыт, чтобы осмыслить его. Мне не хватает общения и внимания. А когда они есть, мне больнее. Сейчас во мне, как в котле, варятся горечь, вина, отчаяние, отвращение, злость и ярость, страх и стыд. Разные части меня вносят свою лепту в этот хаос. Иногда крышка приподнимается и выпускает пар. Тот, кто рядом, может обжечься. Иногда я предупреждаю “осторожно, горячо, высокое давление”. Иногда нет. Способов отстраниться так много. Можно заговорить о пустяках, чтобы замаскировать пустоту и молчание в том месте, где мы могли бы соприкоснуться. И можно говорить о пустяках и соприкасаться, быть вместе и рядом обоюдно. Я очень ценю и люблю моих близких в этом.

Горе - это ещё о границах. Способность сказать “нет” тем, кто хочет меня быстро починить, тем, кто знает как мне себя чувствовать, что в моей жизни есть “нормально и естественно”, тому, кто хочет порассуждать о прошлом и будущем. Я знаю, что всё это происходит из намерения поддержать или выразить сочувствие. То, что я это знаю, помогает мне сказать “нет, спасибо” спокойно и доброжелательно. Хотя бывает так больно, что хочется кричать.

Горе - это о свободе. О свободе без и от. И непонимании, что с этой свободой делать.

Опора

Когда я танцую, иду, бегу и еду на велосипеде, я теряю и нахожу баланс. А если посмотреть на опору, что происходит с ней?

Опора для меня - это то, что позволяет мне возвращать баланс. У меня есть два способа думать и чувствовать опору или два фокуса внимания. Первый и очень мне привычный - о том, что опора - это точка в пространстве или внутри меня. Это место, желательно с постоянным адресом, а значит - неподвижное. Сюда подходят и центр, и пол снаружи меня, и кости внутри меня и много всего другого в жизни (мама, дети, деньги, работа, алкоголь...). И залог (гарантия) возвращения баланса - постоянный доступ к этому месту. Написала и прониклась ощущением безопасности, стабильности, когда этот доступ есть, и страха, зыбкости и растерянности, когда этого доступа вдруг нет. Телесно потерю такого доступа я ощущаю как падение, хотя и прочно сижу на диване сейчас. И конечно, как только я теряю такую опору, я сразу хочу ее восстановить. И движение мое - от точки до точки, пунктиром. И мало меня, моей свободы, моей жизни и дыхания там, где этой опоры нет.

Второй фокус внимания к опоре мне непривычен, но очень интересен для исследования. Опора как процесс, как натяжение, как поток. Это то, на что опирается сёрфер, то, как едет велосипедист, то как я дышу, как я плыву. Это не место в пространстве, это нечто, что движется - по своим законам, в своем ритме. Я не могу остановиться и постоять на этой опоре. Пробую остановить дыхание на любой фазе и тут же восстанавливаю. Неприятно. Здесь мало стабильности и контроля. Здесь неограниченный доступ и мне не приходится о нем заботиться и беспокоиться. Мое внимание и усилия направлены на согласованность с ней, на следование и маневрирование. Мое движение - не пунктир, а синусоида, волна. Мне приходится жить и дышать в каждой ее фазе, иначе я пропущу важный поворот и пойду на дно. Эта опора для меня о линиях, а не о точках, о времени, а не о месте, о стадиях и этапах, а не о конечности.

Живая вода

Что делает меня живой... А как я понимаю, что не живу сейчас наполную? Я замираю. Это как корка льда по коже, мышцам, дыханию. Это заторможенность в чувствах - вакуум. Если меня спросить, как я сейчас, то я буду в недоумении. Я с трудом обнаружу себя в пространстве, с трудом обращу на себя внимание, и с ещё большим трудом я что-то почувствую, пробиваясь через корку льда, который меня сковал как креветку в заморозке. Под тонким панцирем есть жизнь, моя жизнь - дыхание, ощущения тела, эмоции. Но она затаилась, прикинулась нежизнью. Чтобы переждать. Стать немножко мертвой, чтобы не умереть совсем. От боли. От силы. Наивно, но тактика проверенная временем. Когда я не очень живая, я похожа на бревно в потоке горной реки. У меня нет возможности маневрировать, заботиться о себе. Река не заботится о бревне, у неё свой путь. И сколько раз бревно ударится о камни одному Богу известно. И что же делает меня живой, живее, чем просто немертвая, живее, чем выжившая? Цветы - их запах, нежность и красота возвращают меня в здесь и к себе. Они наивно смелые, они распускаются в любых подходящих условиях. Растут ли они в саду, в лесу или на помойке - есть нужная температура и достаточно света, они расцветают. Они сиюминутны, они уязвимы, они доверчивы и открываются сами по себе. Всё это в простом цветке. К нему достаточно прикоснуться, увидеть. И его жизнь делает живее меня. Еда приносит в меня жизнь. И не только как калории. Это о вкусе, о том, что добавляет ощущений внутри и попутно затрагивает другие струны - эмоции и образы. Еда, которую хочется и которая выбрана, - это аккорд из вкуса и эмоций. Я переживаю не только удовольствие, но попутно согреваюсь, начинают течь эмоции, поднимается то, что в страхе затаилось. И здесь же музыка, которая размораживает, мягко напоминает, что я есть. Напоминает вибрациями моих собственных барабанных перепонок. Напоминает изменением напряжения в мышцах: ау, у тебя есть мышцы... а значит и тело, а значит - и ты. И никуда не деться от этого знания, поэтому приходится жить. Люди - поговорить и пообниматься, получить внимание и тепло контакта. Живые и искренние в своих реакциях. Не каждый встречный. Близкие, которым есть привычка и навык открываться. И это срабатывает, даже когда мне больно и не очень живо. Можно продолжать дальше, но пока мне достаточно. Для жизни.

Обесценивание потери Что случится, если ты признаешь ценность того, что утратила? Будет болеть больнее. Будет печальнее. Будет горестнее. И будет ценнее и честнее. Больше любви в прошлом, а значит и здесь - в настоящем. Больше опоры и тепла оттуда. Шире русло души, через которое течёт поток жизни. Сложнее.

Статус

Это то, что думают люди обо мне. То, как они меня оценивают по признаку значимости и власти. На эту оценку можно воздействовать. Критерии можно узнать, если задаться целью. И чуть привести себя в соответствие. Важна степень.

Например, причесать себя на определенный кем-то манер и покрыть это лаком или гелем. Волосы остаются живыми. Главное смыть вовремя и не ложиться с этим спать. Сложнее с шиньоном. Здесь уже крепление жёстче, кожа больше страдает, пряди не мои, большое расхождение между мной без и мной с. И наконец, парик. Жарко, тесно и я - не я. Как игра - супер. Как постоянная практика?…

И где здесь ценность меня как меня, без статуса, а как уникальной индивидуальности? В жизни, в той энергии, которая течёт в интересе, любопытстве, стремлении к цели, к познанию, исследованию, встрече, переживанию и соприкосновению через страх, через стыд, недоверие и брезгливость. Я искренне хочу через это, я искренне двигаюсь на этом горючем, я понимаю и делаю на этой силе. Эта жизнь, которая моя, наполняет статус как рамку и идёт дальше, вширь, вглубь.

Есть мысли, которые

Есть мысли в ощущениях и предчувствиях, смутные как тени на дне реки.

Эти мысли примеряют слова как платья в магазине, и редко какое слово им подходит. Они перебирают словами и соглашаются только на самые точные из них. Они отбрасывают красивости как рюшики или лишние бумбончики, они требуют себе вместилища по смыслу, по размеру, по своей мерке, по своей ДНК. Словами они прорастают, пробиваются через немоту и тишину как через почву, раздвигают её. И не угадаешь, какие слова выберутся наверх, пока о мысли говорит только невнятное щекотание где-то в лобных долях мозга.

Здесь для них грядка, сад, иногда лес или пустыня. Здесь они могут быть прочитаны.

Почему ручьи и ветки? Потому что всегда есть главное, центральное, основное, истинное - ствол, река, магнитный полюс, истина, Бог. Этот центр - он один, но много намеков, ответвлений, потоков и отростков от него. Они же ведут и к нему. И для меня это бесконечный путь, потому что никогда не знаешь точно, но всегда стремишься. И это не точка. Это линии потоков, движений, вихрей и мыслей. Мыслей, которые прорастают. Пусть ростут

#начало #жилибыли